Карнакки – охотник за привидениями

После этого я едва ли не целую минуту постоял, прислушиваясь, однако ниоткуда не доносилось ни малейшего шороха, и я убедился в том, что у меня нет ни малейших причин волноваться из-за этого случайного звука. Тем не менее, происшествие это заронило в мое сердце некоторую напряженность.

Я снова начал подниматься в сторону старой мельницы и, наконец, оказался среди первых деревьев – насколько можно было судить по запаху, невысоких сосен.

Вскоре я оказался возле мельницы. Башня ее стояла на прогалине, поднимаясь на двадцать-тридцать футов над землей с правой стороны гребня, склон которого уходил в воды залива Санари. Однако впереди сосны, как мне показалось, росли гуще, покрывая весь обращенный к суше остаток мыса. Слева от меня скала полого опускалась к небольшому заливу, и на склоне можно было видеть некоторое количество беспорядочно разбросанных корявых деревьев.

Буквально на цыпочках я подобрался к стене мельницы, присел на корточки и принялся с помощью бинокля изучать окрестности, на что потратил минуты две-три.

Однажды мне показалось, что я заметил какое-то движение между редкими деревьями на левом от меня краю мыса; однако пристальное рассмотрение этого места не позволило мне прийти к определенному мнению.

Тогда я поднялся, бесшумно обошел мельницу, и сделав какую-то дюжину шагов, обнаружил, что оказался против открытой двери, прямо на пороге которой лежала горка мусора.

Я подумал было, не войти ли мне внутрь, однако недра старого дома сулили непредсказуемые последствия, так что мысль эта остановила меня, и я снова замер на месте, прислушиваясь.

Могло показаться, что я еще никогда не попадал в столь безмолвную область мира. Ибо, если не считать дальнего и монотонного «карр-карр-карр» лягушек-быков, бурчавших в прибрежном болотце на дальнем краю длинного залива, а также собачьего воя, иногда доносившегося от прячущихся за холмами ферм, других звуков в окрестности не было слышно.

И тут неподалеку послышался слабый шорох, заставивший меня прислушаться повнимательнее. Я не сумел сразу установить его источник и поэтому отступил назад, так чтобы меня не было видно из темного дверного проема, и тут же присел пониже, чтобы стать менее заметным. А кроме того, как известно всякому, кому приводилось заниматься, э… ночной работой, предметы вокруг обыкновенно видны тем лучше, чем ниже ты приседаешь.

Я оставался на корточках наверно около минуты, и за это время сумел услышать этот легкий шум дважды. Причиной его служил обрывок какого-то провода, свисавшего сверху и колыхавшегося под подходящим легким дуновением ветра. Я видел, как он, этот провод, раскачивается передо мной на фоне ночного неба.

Бесшумно поднявшись, я протянул к нему руку, ощущая внезапное, смутное, возможно абсурдное подозрение, что вот-вот попаду в ловушку. Подумав, что следует удостовериться в том, что я вижу всего лишь какой-то обрывок, свесившийся со старого здания, я ухватился за конец и хорошенько потянул за него… К моему счастью ночь оказалась не совсем черной, иначе я не успел бы вскочить вовремя, ибо наверху что-то загрохотало, а потом я заметил над собой какой-то поворачивающийся предмет. Одним прыжком я отскочил в сторону, и, пока еще находился в прыжке, рядом со мной упало нечто тяжелое, производя грохот, казалось, разносившийся на мили и мили посреди тихой ночи. С кошачьей осторожностью отбежав на несколько шагов, я остановился и прислушался, однако нигде не было слышно ни звука. Тут до меня дошло, каким ослом я себя выставил, потянув за провод, который когда-то и кем-то был привязан к какой-то штуковине, – по видимому, деревяшке, – на верху старой мельницы.

Осторожно ступая, я подошел к упавшему предмету и ощупал его. Предположение мое оказалось верным, ибо я просто свалил вниз здоровый кусок гнилой балки, оказавшись на грани ситуации, которая могла бы сделать мою ночную вылазку в высшей степени невыгодной во всех возможных смыслах этого слова.

Посему я решил как можно скорее закончить свое дело и немедленно отчалить. Поднеся наручные часы к звездному свету, я все-таки сумел разглядеть, что на часах уже полпервого ночи. Как только я это проделал, башенные часы где-то на берегу пробили половину часа, так что я поднес ладони к губам и три раза провыл по-собачьи. В пустынном месте звуки эти слышались особенно скорбно, так что у меня самого по телу пробежали мурашки, пока последние отголоски заунывного воя, удаляясь, затихали среди черных зарослей леса, преграждавшего мне путь в глубь материка.

Прождав минут пять, я снова прислушался, однако ответа не было, и тогда я завыл еще раз, ощущая, что если мне придется еще раз производить эти жуткие звуки, то я потребую, чтобы мой гонорар удвоили.

Я даже не предполагал, что произведу столь унылый и полный жути вой, самым инфернальным образом способный пробудить тихую ночь на десять миль в округе. Я просто нутром чувствовал, что половина жителей Санари уже повылазила из своих постелей и сейчас вглядывается в темную массу мыса Иссоль, пытаясь установить причину звука.