Карнакки – охотник за привидениями

Именно в этот момент я едва не взорвался. Вся мерзкая низость, с которой они втравили меня в эту историю, устроив к тому же подобную западню, едва не снесла крышку моего парового котла. Однако к счастью, я сдержал свои чувства, ибо, клянусь, меня уже не было бы в живых.

Так что, удержавшись от каких бы то ни было необдуманных действий, я понял, что напрасно старался раздобыть эти проклятые письма. И теперь мне оставалось только выставить этих офицеров с корабля, прежде чем я выйду из себя и учиню какое-нибудь безобразие.

– Джентльмены, – проговорил я сразу, как только сумел овладеть собственным голосом, – вам пора идти. Каждая лишняя минута вашего пребывания на моем корабле увеличивает риск для нас всех. Нет смысла оставаться…

«Бабаах!» – рявкнуло тяжелое орудие где-то поблизости; за ним, следуя друг за другом, раздались еще три выстрела, после чего у борта прогремел страшный взрыв, честное слово, сотрясший весь корабль.

– Майн Готт! – с этим криком германские офицеры дружно рванули на палубу.

Ночь вокруг сверкала огнями. По меньшей мере двадцать с гаком прожекторов освещали мой танкер по правому и по левому борту. Все было видно, как днем.

Германские офицеры с криками бросились к бортам. Подбежав к левому, я перегнулся к воде. Первая субмарина исчезала среди водоворота бурлящей, перемешанной с маслом воды. Она получила свое попадание. Две другие, находившиеся по этому борту, успели задраить люки на рубках и торопливо погружались в воду.

Пока я смотрел, слева под прожекторами сверкнуло с полдюжины ярких красных вспышек, и тут же все море взревело от разрывов снарядов тяжелой артиллерии, а левый борт «Ганимеда» передо мной взорвался вулканами огня и осколков железа.

И тут – Р-Р-Р-А-З! – вся передняя палуба вместе с тем, что было на ней, в столбе огня взлетела к небу. Снаряды угодили в передние нефтяные емкости. Вся передняя часть судна вздыбилась, будто какой-то великан ударил его в днище, затем корабль завалился на правый борт, и в невероятно ярком свете, заливавшем все вокруг, я заметил, что в нашу сторону летит еще дюжина снарядов.

Я упал на наклонившуюся палубу, покатился по ней вниз, с жуткой силой врезался в поручень, и, как мешок, свалился в море, краем глаза заметив при этом, что все вокруг следуют моему примеру.

Меня не контузило, и, не получив никаких серьезных ранений, я оказался в воде, едва ли не ледяной, обжигающей и жестокой настолько, что полная ясность сознания сразу вернулась ко мне. Со всей возможной скоростью вынырнув на поверхность, я отплевался, протер глаза и во всю глотку крикнул тем, кто меня окружал, чтобы они постарались отплыть подальше от старины «Ганимеда», прежде чем он пойдет на дно.

После этого я, так сказать, взял ноги в руки, но не успел отплыть на приемлемое расстояние, прежде чем «Ганимед» взлетел на воздух, ибо раздался сокрушительный взрыв, и капельки горящего бензина разлетелись на сотни ярдов вокруг.

Потом помню только мчавшуюся на всех парах в мою сторону моторку, и то, что мне даже пришлось крикнуть, чтобы эти дурни либо сбросили скорость, либо объехали меня стороной.

Две минуты спустя меня выловили из воды, и всего лишь через час, находясь на борту одного из британских легких крейсеров, я попал в водоворот самых оживленных нравственных порицаний в своей жизни.

Мне налили порцию рома, дали полотенце, сухую одежду, а кроме того, надо думать, для комплекта, – пару наручников и строгую рекомендацию проследовать в капитанскую каюту в сопровождении двоих особенно мускулистых и крепких джентльменов.

Я не знал названия крейсера до тех пор, пока не попал в эту каюту; где и увидел ставшие для меня памятными буквы, начинавшиеся с «А»… (дальше – военная тайна!), выложенные чистым серебром на бронзовом щите, вделанном в переднюю переборку. В любом случае, название крейсера интересовало меня куда меньше, чем предстоящее объяснение с его капитаном.

В каюте присутствовали четыре офицера в британской военной форме, сидевших вокруг стола; кроме них в ней находились пятеро из восьми германских капитанов, одетых в повседневные британские мундиры, очевидно, одолженные им офицерами крейсера. Среди них присутствовал тот тип, кого они называли коммодором, и было вполне понятно, что с ними обращаются хорошо. Все были при хорошей сигаре (я узнал запах) и без наручников.

Я выставил руки вперед, так чтобы в каюте все могли их видеть, и вопросил:

– Зачем эти украшения, джентльмены?

– Заткнись! – рекомендовал мне более высокий из двоих помянутых выше мускулистых матросов, протрубив это слово практически мне на ухо.

Помимо сего вежливого матроса, никто, как будто бы, не заметил, что я что-то сказал, поэтому я решил подождать и посмотреть, что будет дальше. Судя по лицам сидевших у стола британцев, я решил, что меня ждет крайне невеселое времяпрепровождение, и что они решают в уме, как следует поступить со мной: расстрелять из полудюжины винтовок или из одной шестидюймовой пушки. Унылая экономия препятствовала использованию шестидюймовки, что было бы для меня облегчением.