Карнакки – охотник за привидениями

Выражение на лице Парскета и брошенный им вызов твари, гремевшей копытами по полу коридора, ясным образом свидетельствуют: в итоге, он все-таки осознал подлинность того, что доселе считал только кошмарным подозрением. И страх его перед подступавшей колоссальной опасностью был острее и искренней моего. А потом он совершил свой прекрасный и благородный поступок!

– Но причина? – спросил я. – Какова была причина?

Карнакки покачал головой.

– Ее знает один только Бог, – ответил он с особой, искренней почтительностью. – Если тварь действительно была такой, какой казалась, могу предложить объяснение, не противоречащее здравому рассудку, но, тем не менее, способное оказаться полностью ошибочным. Мне все же подумалось, что вы согласитесь с моими аргументами, хотя для этого потребуется прочесть длинную лекцию по мысленной индукции, что Парскет произвел, как бы это сказать – наведенное наваждение – нечто соответствующее настрою его отчаянных мыслей. Не знаю, как выразиться лучше в нескольких словах.

– Однако в старину случаи наваждения были подлинными! – напомнил я. – Разве в этой повести нет крупицы истины?

– Вполне возможно, что есть, – согласился Карнакки, – но я не думаю, чтобы эти старинные истории имели какое-то отношение к пережитому нами. Я еще не сумел привести в порядок собственные мысли, однако впоследствии сумею сказать, почему так думаю.

– А как насчет свадьбы? И погреба… в нем ничего не нашли? – спросил Тейлор.

– Да, свадьбу сыграли в тот же день, несмотря на трагедию. Учитывая все то, что я просто не в состоянии объяснить, это был самый разумный поступок. Да, я велел, чтобы вскрыли пол того подвала, так как нечто подсказывало мне, что именно там я могу отыскать какой-то ключ ко всей истории, однако там ничего не нашлось. Тем не менее, переживание было таким страшным и необыкновенным. Я никогда не забуду выражения на лице Парскета… а потом мерзкого стука огромных копыт, удаляющихся по тихому коридору.

Карнакки поднялся и любезно произнес привычную формулу:

– А теперь убирайтесь!

И мы вышли на тихую набережную и отправились по домам.

Корабль с привидениями

– Что слышно о Карнакки? – спросил я Аркрайта, столкнувшись с ним в Сити.

– Ничего, – ответил он. – Должно быть, в отъезде, расследует какое-нибудь новое дело. Скоро получим открытку с приглашением в дом номер четыреста семьдесят два по Чейни Вок и узнаем все подробности. Странный он все-таки человек…

И, кивнув мне, мой друг направился своим путем.

Прошло уже несколько месяцев с того самого дня, когда мы четверо – Джессоп, Аркрайт, Тейлор и я – в последний раз получали приглашения зайти в дом № 472 и выслушать рассказ Карнакки о его самом последнем деле. Что это были за истории! Самые разнообразные, необычайные, правдивые до последнего слова, полные загадочных и чрезвычайных происшествий, захватывающих слушателя и заставляющих его пребывать в трепетном молчании до самого окончания рассказа.

Как ни странно, уже на следующее утро я получил немногословную открытку, приглашавшую меня прибыть в дом № 472 ровно в семь часов вечера. Я стал первым гостем, вскоре после меня появились Джессоп и Тейлор, а прежде чем прозвучало приглашение к обеду, в дверях появился и запоздавший Аркрайт.

После обеда Карнакки, по своему обыкновению, оделил нас табаком, уютно устроился в любимом кресле и приступил непосредственно к той истории, ради которой и пригласил нас к себе.

– Я совершил путешествие на одном из настоящих старинных кораблей, – начал он без всяких прелюдий, – он носит название «Ярви» и принадлежит моему старому другу, капитану Томпсону. Я предпринял это путешествие в основном ради поправки здоровья, однако предпочел старину «Ярви», потому что капитан Томпсон нередко рассказывал мне, что на этом корабле творится что-то странное.

Я часто приглашал его сюда, когда он оказывался на берегу, и пытался выудить из него какие-то подробности, однако, как это ни удивительно, он никогда не мог рассказать мне ничего определенного. Он как будто бы понимал, о чем хочет рассказать, однако, когда необходимо было облечь свое знание в слова, оно как бы теряло всякую реальность. Обыкновенно он заканчивал тем, что говорил, дескать, там можно увидеть всякое, а потом недоуменно разводил руками и далее не мог сказать о происходящем на судне ничего, кроме некоторых второстепенных подробностей.

«Никак не могу удержать на своем корабле матросов, – часто говаривал он мне в таких случаях. – Они пугаются, они видят всякое и чувствуют всякое. Я потерял уйму людей. Падают с рей, понимаешь ли. Корабль начинает пользоваться дурной славой», – и он скорбно качал головой.