– Может быть, я и ошибаюсь, – ласковым голосом сказала она, – однако у женщины умной мозгов в наличии будет побольше, чем у простого рабочего. И тем не менее, вы позволяете ему голосовать.
– Именно так, – ответил я, чуть улыбнувшись ее попытке опровергнуть мой истинно мужской аргумент. – Рабочий в отличие от вашей сестры обладает правом голоса, потому что право это в наши дни заменяет физическую силу. Теперь, когда мужчина хочет что-то иметь, он голосует, а не начинает драку. В прежние времена он вступал бы за свои права в бой; а впрочем, наверно, сражался бы и в наши дни, если бы его голос уступил голосам многочисленной стаи мужчин, физически являющихся рядом с ним комарами. Можно сказать, что право равным образом присутствует в законе и в силе. По справедливости право голоса есть даже у коровы на лугу. Впрочем, хотелось бы знать, как эти животные проголосовали бы по поводу чистого сливочного масла и забоя своих телят…
– Голосование среди коров меня абсолютно не интересует, – возразила она, – однако уверяю вас, капитан: как только мы, женщины, получим свои права, то первым делом отменим дурацкий налог на женские украшения и безделушки. Так сказать начисто сотрем его с грифельной доски. Ведь если дело пойдет тем же путем и дальше, одеваться смогут только очень богатые женщины.
– Эта проблема прежде почему-то не представлялась мне под подобным углом, – заметил я. – Удивительно! Однако существуют и более дешевые ткани – некоторые набивные ситцы смотрятся очень прилично. Эту отвратительную, придуманную мужчинами пошлину очень легко обойти…
– Капитан, – вдруг перебила меня она, – а вы не сделаете для меня кое-что?
Фатальный момент настал, и я понимал, что не могу более оттягивать его. Она намеревалась попросить меня рискнуть свободой и работой ради ее собственной выгоды. Но как еще мог я ответить ей, оставаясь мужчиной?
– Капитан Голт, – сказала она, – В Париже я приобрела одну чрезвычайно дорогую вещь.
– Да? – спросил я уже безнадежным тоном. – Колье или тиару?
– Вот! Посмотрите! – проговорила она, раскрывая передо мной свою сумочку.
– И сколько вы заплатили за эту вещь? – спросил я. – Вам следовало бы запереть ее в сейф. И ради бога не показывайте ее никому на корабле. Никто не должен знать, что вы везете с собой такой предмет. Обязанности капитана дальнего плавания и так достаточно тяжелы без того, чтобы их еще более обременяли подобные вопросы. Будьте добры, закройте свою сумочку и отнесите ее в корабельный сейф! Там она окажется в большей безопасности.
– Я заплатила за нее почти миллион долларов, – проговорила дама, не отводя от меня глаз, – и, наверно, еще столько же мне придется заплатить в таможне. Но я намереваюсь обмануть таможенников, потому что не хочу потратить даже цент на оплату этой вздорной, этой мерзкой пошлины.
– Миссис Эрнли, – промолвил я, – очевидно, вы ничего не знаете об американских таможенниках. Моя дорогая леди, позвольте мне кое-что рассказать о них. Они – люди смекалистые и вполне возможно, что в данный момент им уже известно о вашей покупке, а также о том, сколько вы заплатили за нее.
– Нет, – возразила она, – они не могут знать ничего. Капитан, я твердо решила, что не буду платить никакую пошлину. Это же чистый грабеж, платить примерно шестьсот тысяч долларов за ввоз одного ожерелья! Поэтому я договорилась через подругу с ювелиром месье Жервеном, мы встретились с ним в ее доме, и я купила там эту очаровательную вещицу, заплатив за нее наличными. Ну, вы видите, что они ничего не могут узнать!
– Моя дорогая миссис Эрнли, – запротестовал я, – когда речь заходит о Федеральной таможне, уверенным нельзя быть ни в чем. Такой уж американцы народ, как вам известно. Если они мошенничают, то мошенничают безукоризненно; если выполняют служебный долг, то делают это соответствующим образом, причем сорока различными способами одновременно. Так уж они устроены. Они считают, что должны быть эффективными каждым фунтом собственного веса, какими бы там они не являлись на самом деле. И можете не сомневаться в том, что, когда в Нью-Йорке на борт нашего корабля поднимутся таможенники, они будут знать, что у вас при себе эта вещь, а также имя ювелира, у которого вы ее приобрели, и уж конечно, будут представлять, сколько вы за нее заплатили.
Миссис Эрнли упрямо тряхнула головой. Настолько, знаете ли, чертовски привлекательной головкой, что мне было безразлично, кивает она в знак согласия или от возмущения. Очаровательной она была в обоих случаях.