– Слабостью, которую я не могу осуждать, поскольку она должна принести мне двадцать пять тысяч долларов, – заметил я.
Дама настолько удивилась, что мне пришлось пояснить:
– Если вы не забыли, это полагающаяся мне часть. Два с половиной процента от миллиона долларов как раз и составляют двадцать пять тысяч.
– Ох! – произнесла она несколько неожиданным тоном. – А как же иначе? Я не собиралась забывать об этой цифре.
Я промолчал; однако ж не мог не подумать о том, что как раз здесь и сейчас откроется ее маленькая слабость. Миссис Эрнли явно была потрясена той суммой, в которую выливались для нее мои комиссионные; хотя видит Бог, я брал с нее недорого, особенно с учетом того, сколько собиралась слупить с нее таможня. Однако никогда нельзя сказать заранее, как отреагирует женщина на подобные вещи. Тем более что дамам нередко удается совмещать экстравагантные расходы с мелочной экономией.
Остаток времени, проведенного в моей штурманской рубке, она молчала, и я даже решил слегка пройтись по ее внезапной задумчивости.
– Моя дорогая леди, – проговорил я, – если оплата моего труда так смущает вас – простите за напоминание, – мы можем одурачить нашего общего врага просто по дружбе и удовольствия ради!
Она принялась с пылом протестовать, мол, подобные соглашения пересмотру не подлежат, и на щечках ее появился такой красноречивый румянчик, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что попал я в самую точку. Тем не менее, она совершенно недвусмысленным образом заявила, что плата остается за ней, и устное слово ее столь же крепко, как если бы оно было подкреплено подписью и печатью, а также заверено и зарегистрировано у адвоката. И все это время она крутила в пальцах эту великолепную большую цепь, сотканную из света и стоящую миллион долларов.
Наконец она вернула мне ожерелье и отправилась переодеваться к обеду. И, – о, женская природа! – она подменила ожерелье, оставив мне имитацию, что я понял за минуту внимательного исследования. Причем не случайно, доказательство было у меня в руках, ибо она перевязала служившую меткой шелковую ленточку, с подлинного ожерелья на поддельное.
Воистину неисповедимы женские пути! Однако в том случае, если речь идет о деньгах, мужчине в его отношении к женщине может помочь простое правило, если только он правильно понимает мотив, определяющий ее поступки. Ибо действия женщины в таком случае обусловлены либо безумной щедростью, либо еще более безумной скаредностью. В моем же случае было совершенно ясно, что именно заставило эту женщину совершить такой поступок. Она была ошеломлена тем, что помимо миллиона долларов обязалась выплатить еще двадцать пять тысяч, и потому сунула мне фальшивое ожерелье, полагая, что сумеет выпутаться сама и таким образом избавится от необходимости платить мне. Ей не хватило смелости сказать мне об этом в лицо; однако можно было не сомневаться, что, благополучно пройдя таможню с настоящим колье, она отправит мне вежливую записку, в которой поведает о том, что передумала и решила взять дело в собственные руки. Возможно она даже предложит мне оставить себе стеклянное ожерелье на память – без нотки цинизма, просто как женщина. Она совершенно искренно будет хотеть, чтобы я принял эту вещицу на память о ней! Не стоит удивляться тому, что простодушный прямолинейный и логически мыслящий мужчина приходит в смятение, ибо женщина, всегда следует своим порывам, в то время как он всегда предполагает, что она руководствуется своим разумом, кстати говоря, чаще всего уже атрофировавшимся.
Так что теперь будет крайне интересно понаблюдать за ее дальнейшими маневрами!
– За последнюю пару дней вы ни разу не поинтересовались своим колье, – сказал я ей этим утром, после того как пригласил подняться на нижний мостик. – Признайтесь, вам надоело общество старого морского волка! Признавайтесь немедленно!
– Нет, – ответила она. – Я просто запретила себе это делать, потому что хочу показать вам, что могу быть много сильней, чем вы думаете.
«Все женщины – лгуньи, – прошептал я в сердце своем. – Наверно они просто не в состоянии справиться с собой, не более чем мужчина способен отказать себе в возможности быть логичным на чужой счет».
Однако вслух ничего произносить не стал, и минуту-другую мы просто прогуливались по мостику, не говоря ни слова.
– Однако быть сильным, вовсе не значит быть сильным там, где это дается тебе с легкостью, – проговорил я наконец.
– Вашу мысль сложно понять, – ответила она. – Не можете ли вы изложить ее как-то иначе, капитан Голт, или я не пойму, что именно вы пытаетесь сказать мне.
– Я имею в виду, – продолжил я, – что если, например, обяжусь не лгать для того лишь, чтобы доказать, каким атлетом являюсь в нравственной области, то это ничего не докажет по той простой причине, что ложь не является моим уязвимым местом. Конечно, когда приходится, я лгу безукоризненным образом, но, тем не менее, не разделяю склонности Анании[14]
. Располагая двумя путями выхода из сложного положения, я не всегда предпочту ложь. Вы меня понимаете?