Карп, который мечтал стать драконом

Во сне Юкия казалась совсем юной. Нежное и, безусловно, красивое лицо в то же время не было безмятежным. Девушка выглядела уставшей даже во сне. Глубокие тени залегли под её сомкнутыми веками, а румянец на слишком бледных щеках казался нездоровым. Тем не менее дыхание её было ровным, спокойным и размеренным… Катаси впервые задумался: почему он не допускал ни единой мысли бросить её? Чувство долга, о котором он говорил накануне, было сильным. Однако, как бы он ни убеждал Юкию в обратном, не оно было главной причиной зародившейся в его сердце преданности. Что-то совершенно иное вызывало в нём желание оградить едва знакомую девушку от невзгод. Если же не получится (а он понимал, что так и будет), то сделать её трудный путь хоть чуточку проще. Да, он считал Юкию красавицей, но и не это было главной причиной его странной привязанности, возникшей в одночасье из ниоткуда. Он вообще не был уверен, что это не какие-то чары, навеянные осколком жемчужины в шраме на его брови. Может, карп взывает к ней, потому мистическая сила требует от него вести Юкию к истоку реки?

Катаси обдумывал эту мысль, когда девушка сонно потянулась и перевернулась на бок. Она подложила крохотную ладонь под круглую щёку, точно маленький ребёнок, и внутри у Катаси что-то сладко сжалось. Нет, виной всему была не жемчужина, а сама Юкия. Может, они были знакомы в прошлой жизни и теперь их пути связаны самими богами?

Катаси понял, что не хочет больше метаться среди собственных мыслей. Было ясно одно: сидя в крохотном шалаше, построенном неизвестным охотником для временного ночлега, он не найдёт ответов на свои вопросы, как бы ни старался.

Мужчина уяснил с детства: если заняты руки – мысли становятся яснее. Поэтому он потянулся к успевшей полностью просохнуть сумке. Порадовался он и тому, что далеко не вся бумага, что была в ней, безвозвратно потеряна. Пусть почти половина запаса ученических листов была испорчена из-за дождя и прочих приключений, которые сумка пережила со своим хозяином, ему всё ещё было на чём делать наброски. Понимание этого согрело душу: возможность рисовать означала для него, что всё не так уж и плохо.

Он медленно растёр тушь в тушечнице, успокаивая дыхание и очищая разум. Он помнил, что говорил ему прежде отец: настоящий художник изображает мир не с помощью туши, а с помощью памяти сердца. Значит, если сядешь за работу с тяжёлой душой и с головой, полной смятения, а не образов, гармоничных и прекрасных, – ничего не выйдет.

Может, разницы между удачной и неудачной картиной не увидит рыбак или крестьянин, но тот, чей глаз привык созерцать истинное искусство, тут же почувствует фальшь.

Отец был настоящим художником. Вопреки всему, он считал создание рисунка обрядом священным, начиная с растирания туши на камне и заканчивая сушкой свежих штрихов. Катаси никогда не хватало его терпения, но он научился воспринимать привычные действия, предшествующие движению кисти на бумаге, как путь к обретению внутренней гармонии.

Он следил за дыханием, ставшим размеренным и ровным; он следил за мыслями, не пуская в них хаос. Он не знал, что будет рисовать, когда взял в руки твёрдую палочку туши, но теперь образ в его голове постепенно складывался.

Растянув бумагу на специальной доске, он взял в руки кисть. Её кончик завис над поверхностью листа. Затем, не касаясь ещё бумаги, Катаси провёл в воздухе кистью по тому пути, где должен лечь штрих.

Когда чернила начали впитываться в рисовые волокна, растекаясь, точно тонкая утренняя дымка, художник уже прекрасно знал, что делает, а его мысли были чисты. Несколько десятков точных и плавных линий складывались в изображение ветвей дерева. Затем парой ударов кончика он наметил глаза, пытливые и хитрые. Следующие штрихи его превратились в морду животного, сидевшего на ветке. Длинный хвост, ловкие руки с почти человеческими пальцами.

Катаси видел обезьяну своими глазами однажды в детстве. Она оказалась куда меньше, чем он думал. Крохотное любопытное существо принадлежало торговцу, пришедшему в его деревню как-то по весне. Местные прачки потом всех уверяли, что обезьянка была обучена воровству: у многих из них пропадали заколки из волос и мешочки, наполненные солью и травами, отгонявшими болезни. Он знал, что в горах обитают и другие подобные существа. Те были так же хитры, как та маленькая ручная воровка, но намного больше и сильнее. Да и опаснее к тому же.

Обезьяна в ветках граната смотрела на него почти живым взглядом, когда он отложил лист на просушку. До этого мига его суть будто бы приподнялась над землёй и погрузилась в мир, созданный тушью на бумаге. Потому он вздрогнул, когда понял, что Юкия за ним наблюдает.

Девушка, похоже, не спала уже некоторое время. Она лежала всё так же на боку, но глаза её были открыты. Когда их взгляды встретились и уголки её губ немного приподнялись в намёке на улыбку, Катаси ощутил необъяснимое смущение.

– Доброе утро, – сказала Юкия прежде, чем сесть.