Карп, который мечтал стать драконом

Катаси устал. Он-то не чувствовал себя ни героем, способным побороть древнее чудище, ни счастливчиком, который заработал любовь дочери морского царя, написав для неё красивую песню. Он был поэтом, но от слов его скалы не начинали плакать целительными источниками.

Катаси всегда знал, что его ждёт необычная судьба. Это знание зародилось в далёком детстве, когда он, подхваченный бурным потоком реки, чуть не утонул. Именно тогда его судьба, похоже, связалась с её водами и потусторонними силами, в них обитавшими. Может, потому река никак не хотела отпускать его сейчас, когда исполинского карпа, который мог бы его вытащить на поверхность, не было рядом?

– Красиво, – прошептал он себе под нос, глядя на источавший серебристый свет фонарь.

Ему хотелось запомнить это так ясно, как только возможно. Если не для того, чтобы перенести этот образ на рисовую бумагу, то для того, чтобы знать наверняка: чудеса, обыденные и странные, действительно существуют. Ведь могло случиться и так, что, когда осколок жемчужины покинет его тело, он больше не сможет увидеть ничего подобного. Тогда между ним и Юкией окажется ещё одна преграда, которая заставит их по-разному смотреть на мир, в котором они живут.

Вечер наступил быстро. Духи всё чаще проходили мимо их дома, шумные и весёлые. Кто-то распевал залихватские песни квакающими и рычащими голосами, кто-то смеялся или выкрикивал оскорбления. Аякаси мало чем отличались от людей по сути. Провожая на ярмарку Мию и детей, которые живо обсуждали сладости, что сумеют купить, когда продадут поделки, над которыми трудился и художник, он порадовался, что они с Юкией останутся здесь. Он решил, что не будет докучать девушке своим обществом вплоть до часа крысы, потому вернулся в свою комнату.

На душе было спокойно. Впервые за эти недели.

Когда дверь в комнату отворилась, он понял, что это Юкия. Однако стоило ему обернуться, вера в реальность происходящего покинула его окончательно.

Она закрыла за собой двери и стояла перед ним с распущенными волосами. Кожа её светилась, отражая лазурные блики фонарей. Встретившись с ним взглядом, девушка отвернулась от него и даже сделала крохотный шажок назад. Он подумал, что она, напуганная собственными действиями, убежит из комнаты, а он сделает вид, что образ её тела, прикрытого одной нижней рубашкой, белой и полупрозрачной, не запомнился ему.

Только она вновь посмотрела на него и, сделав пару неуверенных шагов, приблизилась.

Он молчал, она – тоже. В конце концов девушка так и не сказала ничего. Она села перед ним на циновку и потянулась за поцелуем.

Катаси твердил себе, что она дитя и не понимает, что делает, но убедить себя в этом у мужчины не получалось. Может быть, Юкия и была невинна, но не глупа.

Он остановил её прежде, чем её губы достигли его губ; прежде, чем её маленькая ладонь легла на его плечо.

– Подожди, Юкия, – сказал он, чувствуя, с каким трудом даются ему эти слова.

Она остановилась, но не более.

– Ты не должна… Вернее, ты должна уйти. Ты можешь пожалеть, если не сделаешь этого.

Его тело, сердце, звучащее протестующим стуком в ушах, сама его суть не были с ним согласны. Катаси хотел совсем иного: прижать Юкию к себе, целовать её, забывая обо всех преградах и приличиях, воплотить в жизнь всё то, что приходило к нему в голову не раз в предутренние часы, когда девушка, утомлённая проклятием и следовавшими за ним поцелуями, спала подле него. Слишком красивая, чтобы быть настоящей, слишком хрупкая, чтобы не чувствовать себя виноватым всякий раз, когда в нём зарождались далеко не невинные желания.

Он знал: сейчас она зависит от него и, возможно, думает, что то, что происходит между ними, навсегда. Однако он думал и другое. Мысль о том, что Катаси далеко не лучший мужчина, что встретится в жизни юной красавицы после того, как она освободится от проклятия, не давала ему никаких прав считать её своей. Только вот девушка не спешила уходить.

– Нет, – сказала она с непокорностью, ей несвойственной, – нет…

Катаси замер, не в силах ни отстранить её от себя, ни притянуть ближе, подчинившись её желанию. Она молчала недолго, дыхание её было шумным, а глаза – тёмными и глубокими.

– Я не уйду, – сказала она тихо, но уверенно.

Шёпот её вызвал в теле мужчины дрожь и жар, а стук собственного сердца звучал в ушах ударами медного колокола.

Она прильнула к нему, дрожащая, прикрытая лишь тонкой тканью нижней рубашки. Катаси посетила неуместная и даже нелепая мысль, что Юкия, вечно мёрзнущая, даже сейчас оставалась собой.

– Что бы ни случилось дальше, – продолжала сбивчиво шептать она, – я могу пожалеть лишь о том, что послушалась тебя. Я должна была умереть, когда выпал снег, но я всё ещё здесь. Я хочу, чтобы ты целовал меня, касался меня, ласкал и называл своею. Я хочу этого, потому что живая! Ты не имеешь никакого права прогонять меня!