Карта хаоса

Мюррей боялся, что у него сдадут нервы. Как, интересно знать, отреагирует девушка, когда из корзины воздушного шара вылезет он сам, сотворивший все это безумие? Но времени на ответ у него не осталось, так как рядом с Эммой он заметил Уэллса. На писателе был экстравагантный костюм-тройка в клетку, и только он один мог носить его с такой естественностью. Уэллса сопровождал долговязый тип, с ног до головы в черном, так что создавалось впечатление, будто писатель забрал в свое личное пользование все яркие цвета из окружающего мира. Несмотря на волнение, Мюррей не сдержал улыбки. Уэллс не только одарил его советом, но и прибыл собственной персоной на место событий – вероятно, дабы подбодрить своим присутствием. Неужели знаменитого автора до такой степени взволновала судьба чужой любви? Это тронуло Мюррея больше, чем если бы он услышал песнь кита, и вызвало прилив нежности к Уэллсу, а заодно и ко всему роду человеческому, за исключением разве что флегматичного пилота, управляющего воздушным шаром. В порыве чувств Мюррей решил, что, если он сумеет добиться руки Эммы, Уэллс будет его посаженым отцом на свадьбе и что больше он, Гилмор, никого не возненавидит так, как раньше ненавидел писателя, и никогда больше не будет ни с кем враждовать, и никогда больше не наживет себе ни одного врага. Он станет самым щедрым человеком на свете и от избытка счастья никогда не пожелает несчастья другим. Станет человеком, очищенным любовью, воплощением добра и любви к ближним.

Именно в этот миг огромная тень воздушного шара упала на толпу, и сотни лиц наконец-то обратились к небу. Мюррей отпрянул от бортика. Ему не хотелось, чтобы его узнали, прежде чем корзина коснется земли и он ступит на траву, торжественно вскинув руки. Все последние дни он репетировал свое появление перед зеркалом. Оно должно выглядеть триумфально, внушал себе Мюррей. Тем временем акробаты по ярким канатам спускались из корзины вниз и выделывали умопомрачительные трюки, после чего повисли над землей в изящных позах. Когда воздушный шар замер точно над тем местом, где ему предстояло опуститься, совсем рядом с цилиндром, акробаты спрыгнули на землю, а потом, грациозно и почтительно изогнувшись, приготовились встретить своего повелителя. Мюррей судорожно глотнул воздух, включил механизм, пускавший из его шляпы дым, а также другой механизм, который заставлял крутиться бабочку на шее, и выбрал самую ослепительную из всех доступных ему улыбок. Настала пора выйти на сцену и принять участие в спектакле, им же самим срежиссированном.

Если так воспринимал происходящее Мюррей, то Уэллс смотрел на все совсем другими глазами. Когда огромная тень, словно при затмении солнца, скользнула над ними, писатель и агент Клейтон задрали головы и оторопело уставились на огромный воздушный шар, готовый к приземлению. Уэллс сжал бледные губы в тонкую ниточку и не отводил глаз от шара, украшенного сверкающей замысловатой буквой “Г”. Под шаром висела корзина, и, хотя пока было видно только ее дно, Уэллс знал, кто в ней находится. Да, отлично знал. Он только фыркнул, следя за тем, как изображавшие ливрейных лакеев акробаты вылезали из корзины. Так обставить свое появление, настолько пошло и помпезно, мог только один человек на свете. Уэллс еще не понял, хватит ли у него выдержки, чтобы вновь встретиться с ненавистным Мюрреем после двух лет, которые протекли вполне спокойно, ибо писатель верил, что навсегда избавился от него.

Он хотел было развернуться и уйти, но передумал, решив стоять, где стоял, потому что не успел до конца понять, зачем и в каком качестве агент Клейтон попросил его приехать сюда. Теперь однорукий полицейский внимательно следил за происходящим, но его чувства выдавала лишь слегка приподнятая правая бровь.

Утром он явился в дом к Уэллсу с новостью: марсианский цилиндр приземлился на пастбищах Хорселла, как это и описано в “Войне миров”. Разумеется, Уэллс отнесся бы к визитеру как к шутнику или безумцу, если бы месяцем раньше не получил письма, где сообщалось о предстоящем нелепейшем спектакле.

Письмо, проклятое письмо… Уэллс, увидев имя отправителя, не без опаски вскрыл конверт, и, когда прочитал послание, дикая ярость вытеснила из его души все прочие чувства:

Многоуважаемый Джордж!