Карта хаоса

И вот сейчас, прежде чем приступить к ритуалу, он в очередной раз задался вопросом, а стоит ли тратить столько сил ради сохранения супружества, в котором ему с каждым днем все тяжелее дышится. С неких пор Уэллс, например, стал замечать, как в нем зародилось желание попробовать на вкус других женщин, испытать новые ощущения и опять пуститься в уже порядком забытые приключения – ухаживать за кем-то, соблазнять кого-то, кто еще не знает всех его приемов. Поначалу такие мысли даже раздосадовали Уэллса, но вскоре он понял: острое желание перемен не умаляло его любви к Джейн. Он ни на миг не усомнился, что она именно та женщина, рядом с которой ему хотелось бы умереть. Кроме того, у них ушло почти три года на притирку друг к другу, так что даже думать не стоило о повторении столь сложного опыта с новой избранницей. Нет, он не предавал Джейн, зато, как ему казалось, предавал себя самого, пытаясь подавить подобные порывы и исполняя супружеские обязанности во славу добродетели и порядочности, в которые сам не верил.

Какой, интересно знать, умник заставил мужчину принять моногамию, хотя более чем очевидно, что это для него противоестественно? Уэллс ощущал в себе потребности, которые супружеские отношения удовлетворить не могли. А если поговорить об этом с Джейн, подумал он, и попробовать объяснить ей, что его душе требуется куда больше эмоций, чем способна дать жена. Он попросит, чтобы она позволила ему иногда заводить интрижки на стороне, и, в свою очередь, пообещает, что сердце его останется с Джейн и что это будут мимолетные, чисто плотские связи, безопасные для их брака. В глубине души именно такие связи Джордж и предпочел бы, поскольку они освобождают от романтических поступков, каких требовала от мужа Джейн. Она навсегда останется рулевым в жизни Уэллса, а предполагаемым будущим любовницам он отведет незавидную роль средства для повышения тонуса – с годами оно будет все более необходимо ему, иначе медленный, но неизбежный путь к старости в конце концов опустошит его душу. Однако он очень сомневался, что жена примет подобные аргументы, какими бы логичными они ему самому ни казались, и уж тем более вряд ли она согласится на новый тип отношений, при котором подконтрольные измены мужа будут восприниматься как смазочный материал для семейной жизни.

Уэллс встал с кресла и, возжелав вернуть воды в старое русло, для чего надо было приложить известные усилия, пошел искать Джейн, дабы испросить прощения. И он получил его ближе к полуночи. На сей раз Джейн как будто забыла, что муж выражает свои чувства совсем не так, как ей бы того хотелось, или притворилась, что забыла. А вот он забыть не мог. И не потому, что его мучила совесть, а потому, что мешал Мюррей. В последующие дни не было такой газеты, которая не посвятила бы восторженных строк невероятному и потрясающему сватовству миллионера, не было и такого клуба, где не велись бы бурные споры о его дерзости и безрассудстве. После событий на пастбище Хорселла Монтгомери Гилмор и мисс Эмма Харлоу стали модной парой. Весь Лондон судачил о них. Сотни людей, влачивших самую незавидную жизнь, с обожанием смотрели на жениха и невесту и были счастливы уже тем, что хоть кому-то другому дано воплотить в реальность их собственные несбыточные мечты. Уэллс старался спокойно относиться к народной любви, отданной миллионеру, он не читал газет и не слушал салонных сплетен.

Однако два месяца спустя судьбе было угодно столкнуть их в Королевской опере. Уэллс пришел туда вместе с Джейн на “Фауста”. Они удобно устроились в креслах, расположенных довольно близко от сцены, так что не приходилось напрягать зрение. Уэллсу нравилась трагедия Гёте, да и акустика была замечательной… Но тут по публике пробежал шепоток, и все бинокли направились на ложу, в которой только что появился Монтгомери Гилмор вместе со своей невестой и ее теткой. Заметив, что к ним приковано всеобщее внимание, Гилмор снисходительно, с видом римского императора поприветствовал зрителей и попросил Эмму сделать изящный реверанс – к неудовольствию грозно взирающей по сторонам тетки, в чьем доме, как слышал Уэллс, жила девушка. Публика ответила бурными овациями. Сразу бросалось в глаза, что счастье было этой паре совершенно впору, как сшитый по мерке костюм. И тем не менее писатель не присоединился к дружным аплодисментам. Он сидел скрестив руки на груди и смотрел на хлопающую Джейн, из чего следовало заключить, что в этом вопросе их позиции навсегда останутся непримиримыми.