– Ты небось рассердился? Что ж, ты в своем праве. Чем я могу оправдаться? Тем, что два эти месяца жил, купаясь в счастье? Что и сама наша планета, и все ее жители казались мне чем-то далеким и ирреальным, как сон? В конце концов, что я могу сказать тебе про любовь, чего сам ты не знаешь и что не умеешь выразить куда лучше? О Джордж, Джордж… – Мюррей схватил писателя за плечи, будто решив раздавить, и окатил таким нежным взглядом, что Уэллс даже испугался, как бы восторг миллионера не вылился в поцелуй. – Ну хватит сердиться! Как раз завтра я хотел написать тебе и пригласить на прием, который устраиваю у себя в будущем месяце, и заранее скажу, что никаких отговорок не приму. Однако само Провидение пожелало, чтобы мы встретились, и я лично сообщаю тебе чудесную новость. Догадываешься, о чем речь?
Уэллс робко покачал головой, оглушенный напором Мюррея, но тот, как опытный чародей, тянул паузу.
– Очаровательная мисс Харлоу и я… после того как она два месяца держала меня в подвешенном состоянии… Мы помолвлены!
Миллионер победно улыбнулся, ожидая реакции Уэллса. Но если до этого мгновения писатель выслушивал его болтовню с той же смесью изумления и тревожного ожидания, с какой слушают пророчества волшебного дерева, то тут почувствовал, как внутри у него вскипает прежнее бешенство.
– А можно поинтересоваться, в какую игру ты играешь теперь, Мюррей? – бросил он, задыхаясь от гнева. – Какого дьявола ты хочешь добиться этим своим…
Мюррей не дал ему договорить. Он взял писателя за руку и, прежде чем тот опомнился, потащил за самую дальнюю колонну.
– Ты с ума сошел, Джордж? – зашипел он с трагическим видом. – Ты назвал меня настоящим именем!
– Убери руки, черт тебя побери! – прорычал Уэллс. – Что ты себе позволяешь? И как еще прикажешь тебя называть?
Мюррей скроил растерянную мину:
– Ты сам прекрасно знаешь как, Джордж! Теперь для всех я Монтгомери Гилмор.
– О да, знаю! Для всех, но не для меня, – процедил Уэллс сквозь зубы. – Я очень хорошо знаю, кто ты такой и на что способен, Гиллиам Мюррей.
Миллионер испуганно завертел головой:
– Замолчи, Джордж, прошу тебя! В любой миг к нам может подойти Эмма и…
Уэллс ошарашенно уставился на него:
– Неужели и твоя невеста тоже не знает, как тебя зовут на самом деле?
– Я… – пробормотал Мюррей. – Пока не подвернулось удобного случая сказать ей, но я непременно это сделаю… Разумеется, сделаю! Надо только подождать подходящей ситуации, чтобы…
– Подходящей ситуации, говоришь… – повторил Уэллс с насмешкой. – Что ж, пожалуй, лучше всего будет сделать это, когда она придет навестить тебя в тюрьме. Если, конечно, у нее будет охота навещать тебя.
Мюррей прищурился и мрачно спросил:
– На что ты намекаешь?
Уэллс отступил на полшага:
– Да нет, ни на что.
– Тебе что-то известно про этого проклятого агента, который никак не хочет оставить меня в покое? – шепотом поинтересовался Мюррей, снова взяв писателя за руку. – Да, понятное дело, тебе что-то известно. Я видел вас вместе, когда спускался на воздушном шаре.
– Отпусти меня, Гиллиам, – велел Уэллс, стараясь, чтобы в голосе его не проскользнуло страха, вызванного глазами Мюррея, в которых внезапно сверкнула дикая злоба, словно всплывшая на поверхность из глубин того, прежнего, Мюррея. Теперь Уэллс опасался, что разговор их закончится отнюдь не поцелуем. – Я сказал, что…
– Короче, ты сообщил ему, кто я такой, так ведь? – перебил писателя Мюррей, еще крепче сжимая его руку.
– Да, сообщил, пропадите вы все пропадом! – пробурчал Уэллс, чувствуя одновременно и страх и бешенство. – Мне пришлось показать ему твое письмо. А что мне еще оставалось делать, по-твоему? Он явился ко мне домой и обвинил в том, что по моей вине случилось нашествие марсиан. И вообще, подумай сам: если бы ты хотел по-прежнему считаться умершим, неужели представление в Хорселле – лучший способ заставить людей забыть о себе?
Мюррей молчал – внутри у него шла явная борьба. Потом он воззрился на свою руку, сжимавшую локоть Уэллса, и некоторое время смотрел на нее с таким любопытством, словно рука была вовсе и не его. Но вдруг отпустил писателя.