Карта нашей любви

Перед ней на стол упало меню, и, подняв голову, Холли улыбнулась молодому официанту. Она купалась в великолепной прохладной воде, пока не увидела, что таверна опустела. Тогда она поднялась обратно по ступенькам – это оказалось гораздо проще, чем спускаться.

Она мельком взглянула на меню, уже зная, что закажет – воду, фраппе и греческий салат. В списке числилось много блюд, которые искушали разбавить новый привычный рацион из нарезанных помидоров и сыра фета. Свежие сардины на гриле, осьминог в уксусе, домашние колбаски и котлеты из сердца. Но пока она воздержалась. У нее будет достаточно времени, чтобы все попробовать в ближайшие десять дней. В ожидании еды Холли отпивала понемногу холодный сладкий кофе и с интересом наблюдала, что происходит в ресторане.

Похоже, на Закинфе была традиция ставить на кассу очень пожилых женщин, а еду и напитки разносили в основном мужчины. Вокруг бегали греческие дети разных возрастов. Они часто попадали под ноги официантам, но те лишь смеялись и шутливо бранили их.

Маленькая темноволосая девочка лет пяти с двумя косичками и ободранной коленкой сидела за одним из столиков и ела огромное шоколадное мороженое с забавным выражением крайней сосредоточенности на лице. Холли улыбнулась. Пожилой грек с аккуратной бородой в серой рубашке подошел к девочке и вытер ее подбородок салфеткой. Холли слышала, как он негромко сказал что-то, судя по тону, что-то ласковое. Он повернулся, чтобы вернуться на кухню, и увидел, что Холли на них смотрит. Она смущенно отвернулась, чтобы ее не поймали за подглядыванием. Когда она подняла глаза через несколько секунд, он все еще смотрел на нее – казалось, что он не может оторвать глаз.

– Какой настойчивый, – хихикнула она про себя, натянула майку поверх купальника и снова отвернулась к морю. Широкая веранда с украшенными вазами столами, около каждого по четыре стула с плетеными сиденьями, окружала ресторан снаружи. С крыши свисали яркие пучки бугенвиллеи, розовые лепестки которой сочно выделялись на фоне белых стен и морского простора. Уши Холли уже привыкли к стрекоту цикад, и она даже могла различать тихий звук волн, ударяющихся о скалы.

Пока она наслаждалась видом, впитывая настоящий момент всеми органами чувств, принесли салат.

– Яссу!

Маленькая гречанка с мороженым в руке медленно подошла к столу Холли и теперь смущенно смотрела на нее. Одна из косичек начала расплетаться, а розовую пластиковую резинку она сжимала в ладошке.

– Яссу! – ограниченный словарь Холли не позволил ей сказать больше, поэтому они обе только продолжали молча улыбаться друг другу несколько минут.

– Англия? – спросила девочка почти шепотом.

– Да! – широко улыбнулась Холли. – Меня зовут Холли, – сказав это, она ткнула пальцем себе в грудь, понимая, что выглядит немного глупо.

– Холли, – повторила девочка. Несколько секунд она жевала соломинку и думала, нахмурив брови. Потом положила руку на грудь и прошептала: – Мария.

– Мария – очень красивое имя, – сказала Холли в надежде, что девочка поймет хотя бы эмоции, если не слова.

Малышка смущенно поежилась, все еще глядя на девушку, потом очень осторожно положила соломинку на стол и убежала в сторону кухни.

Холли посмотрела ей вслед, затем поддела вилкой красный лук. «Какое здесь чудесное место для детей», – подумала она, глядя на шумных и довольных ребят, носившихся вокруг. Она часто ловила себя на чувстве жалости к угрюмым детям, которых встречала в Лондоне. Неизвестные угрозы города заставляли их держаться поближе к родителям. Здесь у малышей было гораздо больше свободы и времени, чтобы поиграть на улице, а не жить запертыми в многоэтажках или этих отвратительных клубах после школы.

Холли нечасто общалась с детьми в Лондоне. Ни у кого из друзей их еще не было, и она редко сталкивалась с ними, не считая странной женщины на работе, которая приносила однажды в офис своего новорожденного малыша. Холли не могла сказать, что не любит детей – на самом деле они были замечательными, – просто у нее никогда не возникало желания заводить собственных. Она не знала, хочет ли Руперт детей. Они никогда этого не обсуждали, и, слава богу, никто из друзей об этом не говорил. Им слишком нравилось ходить по вечерам в пабы и рестораны, чем думать о детях.

Холли всегда считала, что заводить ребенка – не самая лучшая для нее идея после того, что случилось с матерью. Могло ли материнство стать основной причиной ее алкоголизма? В последние несколько жутких месяцев она много раз говорила Холли, что ненавидит себя за то, что стала плохой матерью и испортила жизнь им обеим. Холли никак не могла допустить, чтобы то же самое случилось еще с одним ребенком.

Она знала, что мама забеременела в двадцать лет; по нынешним меркам это безумно рано. Ей вот-вот исполнится тридцать, а она еще не чувствует себя взрослой. Возможно, потому, что ей очень рано пришлось начать заботиться о себе. Теперь, когда у нее появилась хоть какая-то уверенность в себе, она наконец-то начала наслаждаться жизнью.