Карта Птолемея

Уже под конец мы случайно увидели молодую пару – муж в шлеме мотоциклиста, жена в пальто, с заметно округлой фигурой. Что привело эту женщину в таком положении сюда? Мы подошли, познакомились: рабочая семья – Скайдрите и Энок Дрейманы. В Саласпилсском лагере погиб отец Скайдрите.

Кинопленка кончилась, я сделал снимки (они вошли потом в картину). Мы записали адрес. Пока монтировался фильм, у Скайдрите родился сын. И семья Дрейманов стала в очерке образом молодого поколения. Это ему адресованы последние слова «Завещания»: «Скайдрите, у вас родился сын. Когда он вырастет, расскажите ему, кто убил деда, расскажите, что такое фашизм!»

Из тишины – скрип двери. Мы спускаемся по каменным ступеням погреба и упираемся взглядом в глухую каменную стену. Тупик. Чьи-то руки выдалбливают молотком в стене дыры и осторожно, будто из ран пинцетом, вынимают прикипевший к камням свинец. И мы слышим:

«Это будет документальный рассказ о тысячах людей, которых уже нет среди нас. Это будет документальный рассказ о правосудии во имя человечности. За каждой пулей, ржавевшей годами в темноте, стоят два имени – жертвы и палача».

Этим текстом драматурга Виктора Лоренца и этими кадрами, снятыми оператором Иваром Селецкисом, начинается фильм «Приговор обжалованию не подлежит».

Есть в Латвии деревня Аудрини. В годы оккупации фашистские каратели деревню сожгли, а всех жителей, включая детей, расстреляли. Об Аудринях упоминалось в материалах Нюрнбергского процесса.

В 1965 году в Риге состоялся суд над группой военных преступников, повинных не только в уничтожении Аудриней, но в массовом истреблении мирных советских граждан и в ряде других селений на временно оккупированной территории Латвии в 1941–1942 годах. На суде присутствовали корреспонденты из Англии, США, Кубы, Канады.

Марш мира

В фильме «Приговор обжалованию не подлежит» использованы материалы расследования, проведенного латвийскими чекистами. Специфическими средствами документального кино показан самый ход расследования и судебный процесс. Главное действующее лицо в фильме – долго скрывавший свое прошлое каратель Басанкович. Это один из тех палачей, которые расстреливали невинных людей. Как в Саласпилсе. Как тех сто семьдесят девять на глухой опушке леса, о которых рассказал учитель.

Из разных они фильмов, но сейчас я их вижу лицом к лицу!

Стремясь замести следы, Басанкович переменил имя, запутал место рождения. Воркутинские шахтеры считали его передовым производственником, он ездил в санатории, фотографировался у фонтанов и на берегу Черного моря. Он женился. Родились дети. Быть может, он стал другим, покаялся перед своей совестью. Но есть преступления, которые срока давности не имеют. Палача в конце концов настигло возмездие.

Как об этом рассказано в фильме?

Сначала мы видим Басанковича дома. Он показывает ничего не подозревающим гостям снимки, сделанные на курорте. А потом… его же видим на рыночной площади в городе Резекне, где он участвовал в расстреле заложников деревни Аудрини. Затем видим, как в его присутствии судебно-медицинским экспертом извлекаются из могилы останки расстрелянной им семьи сельских учителей Солтупер с детьми… Далее, шаг за шагом, палач, а вместе с ним и его хозяева, нашедшие пока пристанище на Западе, – их мы тоже сначала видим этакими респектабельными гражданами – изобличаются в своих преступлениях против человечества.

Это трудно смотреть. Трудно было монтировать. И еще труднее было снимать.

Ивар Селецкис рассказывал, что, когда среди пней (раньше там был лес) нашли наконец место, где была закопана семья учителей, и когда яму открыли и на дне вместе с пробитыми черепами нашли чудом не истлевшие детские тапочки, на его глаза навернулись слезы. Но оператор есть оператор. Надо было продолжать съемку.

– Так я и снимал, – сказал Селецкис, – один глаз был мокрый, другой – сухой.

Я тоже постараюсь отвлечься от самих трагических событий и взгляну на фильм только сухим глазом.

Начну с того, что Селецкис приступил к съемкам, не имея никакого сценария и даже подобия плана. И без режиссера.

Сценаристы и режиссеры пришли позже. Материал в основном накапливался по ходу расследования.

Отдельные эпизоды (передачу польскими пограничниками военного преступника Красовскиса, суд и другие) снимал оператор Ральф Круминь.

Что произошло дальше? Фильм был смонтирован, однако цельной впечатляющей картины не получилось. Кадры, словно пассажиры в битком набитом трамвае, хотя и стояли впритык, но, в сущности, были не связаны, оставались чужими, случайными соседями.

Лицом к лицу – каратель («Приговор»)…

…и учитель истории («Живой»)

Кадр из фильма «Приговор обжалованию не подлежит»

Казалось, что виноваты операторы, что, не имея ясного плана, они не справились с задачей.