Карта убийцы

Блю не могла сказать ей это. Она не знала, то ли потому, что ей была невыносима мысль причинить такую боль этой доброй женщине, так заботливо ухаживающей за ней, то ли просто потому, что она хотела спасти себя. Блю подозревала, что верно последнее, и ненавидела себя за это. Держала глаза закрытыми, пока миссис Парк заканчивала обрабатывать ей царапины, чтобы не встречаться с ней взглядом.

– Ну вот, так будет лучше, – сказала наконец миссис Парк, и Блю услышала, как она закрутила крышку пузырька с лекарством, застегнула молнию аптечки, и в мыслях Блю это снова был Девлин, убирающий лейкопластырь, угощающий ее чашкой сладкого чая и шоколадным печеньем, чтобы помочь ей оправиться от потрясения.

И своим полумертвым голосом миссис Парк сказала:

– Как насчет шоколадного печенья, чтобы… Эй, эй, все хорошо, не надо плакать!

Ее механический голос растаял, сменяясь прежним, материнским. Она подсела к Блю на кровать, одной рукой обхватила ее трясущиеся плечи, другую положила ей на лоб. Девушка шмыгнула носом, стараясь прогнать чувство стыда, однако миссис Парк продолжала ее обнимать, и все ее сдерживаемые страхи и паника перетекали из ее тела в тело Блю, и теперь это уже были страхи Блю, это была ее паника.

«Пожалуйста, Джошуа, вернись, пожалуйста, вернись ко мне, где ты, почему ты не дома, пожалуйста, вернись, Джошуа, Джошуа, пожалуйста, вернись, пожалуйста, вернись ко мне, пожалуйста, вернись!»

– Извините… – пробормотала Блю. Все ее тело затряслось, зубы начали клацать. – Я очень сожалею… – И желание рассказать все вспенилось вверх; она подумала обо всех тех, кому гадала, обо всех убийцах, совершивших свое преступление умышленно или неумышленно, гадая, как им удавалось держать такое в себе. А также поражаясь тому, как миссис Парк могла обнимать ее так спокойно, так спокойно обрабатывать ей ссадины и предлагать поесть, в то время как внутри у нее полыхал такой страх.

Блю посмотрела на себя, съежившуюся в постели. На ней по-прежнему была одежда мертвеца.

Она расскажет миссис Парк все. Бедная женщина имеет право знать, а она, Блю, имеет право понести наказание.

В коридоре за дверью скрипнули половицы. Сабина. Она также должна узнать, что сделала Блю.

– Миссис Парк… – начала Блю, и ветер застучал дождем по окнам.

– Мне бы хотелось, чтобы вы звали меня просто Молли, – сказала миссис Парк, крепко сжимая Блю плечи так, словно желая остановить исповедь.

– Молли… – сказала Блю, но это оказалось еще хуже. Какая это жестокость – наконец обратиться к миссис Парк по имени, чтобы сказать, что она убила ее…

– В чем дело? – В ее голосе прозвучала такая доброта.

Коридор снова наполнился скрипом размеренных шагов, и в отражении в оконном стекле Блю увидела, как Сабина просунула голову в дверь и спросила у миссис Парк, не нужна ли ее помощь.

Блю не могла сказать им правду.

Однако она не сможет жить, не сказав ее никому.

Как только вода спадет и ее машину починят, она отправится в полицейский участок. И сдастся властям. Где-то в глубине души теплилась надежда, что, если она сознается во всем и понесет заслуженное наказание, дух Джошуа Парка оставит ее в покое.

– Я схожу на кухню и посмотрю, не остыла ли плита, чтобы согреть немного молока, – сказала миссис Парк, после чего обратилась к Сабине: – Вам будет не трудно остаться с Блю?

– Я помогу вам на кухне, – сказала Сабина и вышла из комнаты, прежде чем миссис Парк успела что-либо возразить.

– Она тоже бесконечно устала, – сказала миссис Парк. – Вам обеим нужно отдохнуть. Я попробую приготовить какао.

Она отпустила плечи Блю, и та осталась с волной своих страхов. Блю боялась снова заснуть – в этом случае ей опять приснился бы Джошуа Парк – поэтому она встала с кровати и подошла к окну, стараясь побороть ватную слабость в ногах.

На улице небо было затянуто сплошными низкими тучами, дождь лил и лил. Глаза Блю освоились в темноте. Она разглядела поднятую ветром рябь на воде, затопившей поле. Разглядела деревья, склонившие свои крючковатые ветви к «Болоту надежды».

«Что делать во время наводнения? Что происходит с трупом во время наводнения?»

В оконном стекле отразилось что-то белое, и Блю, ахнув, обернулась, с ужасом решив, что девочка вернулась; что она последовала за ней, что убийство мистера Парка ничего не изменило, и она, Блю по-прежнему сумасшедшая, по-прежнему ненормальная, по-прежнему… Блю.

Белой фигурой оказался Милтон. Он стоял в дверях с затравленным взглядом, опираясь на ходунки, лицо осунувшееся и такое же белое, как и его волосы.

– Я рад, что с вами все в порядке, – сказал Милтон, оглядываясь через плечо. – И все же, по-моему, вам не следовало возвращаться. Меня не покидает одно предчувствие… – Подойдя ближе, он снова обернулся на пустынный коридор. – Жуткое предчувствие.

В бесцветных глазах старика застыл тот самый ужас, который появлялся в них, когда он увидел рисунок Сабины, когда Блю впервые произнесла имя мертвой девочки.

– Вы знали Джессику Пайк, – сказала Блю.

Нулевые годы