Карта утрат

– Ох уж эти распределения! – снова перебил Ли Туань. – Ну и времечко было. И как мы только умудрились тогда выжить? Меня лично отправили на государственную ферму в Хэйлунцзян. Такая там была холодрыга – до сих пор в кошмарах снится…

– На самом деле у нас распределение проходило совсем иначе, – заговорила она, выслушав рассказ Ли Туаня о ферме, где он работал. Как у нее раньше вообще терпения хватало по многу часов подряд сидеть вот так, смотреть, как мужчины пьют, и молча слушать их болтовню? – Нас в деревню приехало всего несколько человек, не то что на севере, куда молодых людей сотнями отправляли. Нам пришлось налаживать отношения с местными, и с некоторыми я даже подружилась. Мы не могли общаться только друг с дружкой. Совсем не так, как вы.

Все за столом закивали, будто снисходя к малому дитяти, решившему вмешаться в разговор взрослых. Лишь Гуйфань взирал на нее неодобрительно. Ханьвэнь знала, что нарушает все приличия, но заставить себя повиноваться не могла. После встречи с Итянем в ней пробудилось давно уснувшее бунтарство.

– Как же иначе мы прежде жили! – провозгласил Ли Туань.

Гуйфань поспешно вскочил и протянул в сторону Ли Туаня рюмку:

– Для нас большая честь принимать вас в этом городе.

Ли Туань осушил рюмку.

– Сейчас, как вы все знаете, для нас настал очень важный момент. Спустя пару десятилетий, а может, даже раньше, наша страна станет величайшей в мире и больше не уступит первенство никому, даже американцам. Городские чиновники, подобные вам, обладают властью, чтобы определять развитие нации. Вам подвластно придать Хэфэю совершенно иной облик, причем за считаные годы.

– А разве это не от вас зависит, господин Ли? – спросила Ханьвэнь.

Ли Туань уставился на нее, и Ханьвэнь поняла, что зашла чересчур далеко. Его лицо находилось совсем близко, проницательный взгляд хозяина буквально впивался в нее. Ее обманула его велеречивость. Ли Туань вовсе не случайно поднялся столь высоко. В его глазах Ханьвэнь видела непреклонную отстраненность, свойственную тем, кто умеет безошибочно оценивать ситуацию и при необходимости играть ту или иную роль.

Его брови слегка, почти незаметно, приподнялись. Приговор вынесен.

– У вас очень красивая жена. – Ли Туань повернулся к Гуйфаню.

До конца вечера хозяин больше ни разу не взглянул на нее. Не на шутку напившись, гости то и дело вскакивали, подходили к нему и произносили многословные пышные тосты в его честь. Ханьвэнь надеялась, что он опьянеет настолько, что забудет о ее словах. Примерно после четвертого тоста – Ханьвэнь посчитала – в кабинет вошел мэр. Сказав, что спешит на другое мероприятие, он поднял рюмку.

– Вице-мэр Гуйфань, – мэр показал на Гуйфаня, – о вас позаботится.

Гуйфань покорно взял рюмку и покачнулся.

С Итянем никогда не произошло бы ничего подобного, подумала она, его безупречную жизнь ученого подобная грязь точно не запятнала бы.

В былые времена они с Гуйфанем часто бывали на таких ужинах. Широко раскрытыми глазами смотрела она на экзотические блюда, которыми были заставлены инкрустированные позолотой и обтянутые бархатом столы. В определенный момент ее восхищение иссякло, все блюда уже казались на вкус одинаковыми, а ресторанные залы больше не поражали новизной. Как-то одного из гостей вырвало прямо ей на колени, и с тех пор она просила Гуйфаня найти оправдание ее отсутствию. В ее детстве идеалом считалось служение родине и Партии, любые разговоры о деньгах, подобно яду, разъедали репутацию. А сейчас повсюду напоказ выставлено богатство. В голове не укладывается.

Когда пришло время расходиться, на столе оставались горы еды. К некоторым блюдам так никто и не притронулся. Сосредоточившись на выпивке, гости заказали намного больше еды, чем требовалось, – просто показать, что могут себе позволить.

* * *

Когда они въехали в этот дом, Ханьвэнь он казался слишком огромным – чтобы услышали из соседней комнаты, вечно приходилось кричать. Порой она звала мать или Юньюаня, но те не отвечали, и она представляла, как дом поглощает их имена и сам ее голос, слова улетают в никуда. Сейчас же она была рада, что стены в доме толстые, а расстояния большие, так ее мать точно не услышит их разговора.

– Почему ты не попросил их не наливать тебе?

Гуйфань, склонившийся над унитазом в ванной рядом с их спальней, не ответил.

– Мог бы притвориться пьяным, – продолжала она.

Таким Ханьвэнь мужа еще не видела, и ей было проще осыпать упреками его, чем вспоминать собственные оплошности. Облокотившись на стол, она смотрела на него: Гуйфань стоял на коленях возле унитаза, и его выворачивало. Ханьвэнь не верилось, что она пожертвовала ради него своей жизнью. Звуки он издавал чудовищные. Она, ее мать и сын – все они зависят от человека, который сейчас, словно раненое животное, скорчился на холодном полу.