Карта утрат

Платье было расстегнуто, на руке алели пятна. Хуэйхун оглядела ее с ног до головы и скрылась в кухне. Оттуда послышались голоса девушек. Ханьвэнь разобрала свое имя.

– Вот непотребство! – сказала одна из девушек громко.

Хватая ртом воздух, Ханьвэнь привалилась к стене. Все это время она сжимала кулаки и сейчас, разжав, увидела на ладонях красные отметины от ногтей.

Она вытерла лицо и зашагала по коридору, потом по лестнице, вниз на три этажа, а оттуда – на улицу. Она словно израсходовала все силы, стараясь не упасть в обморок, и ее тело будто нехотя плелось за ней. Она прошла пять километров до дома, прижав руки к груди, прикрывая ее. Каждый шаг отдавался в ней стыдом. Она проигрывала в голове события, представляла, что надо было сделать, чтобы предотвратить случившееся. Если бы только она отказалась разливать чай или ушла домой, как предлагала тетушка Бао… Итяню, которого она любила, она даже поцеловать себя не разрешила.

Когда-то Ханьвэнь дружила с девочкой чуть постарше, по имени Пэйпэй, она жила в другом крыле их дома, этажом выше. Ханьвэнь называла ее “сестренка сверху” и иногда бегала к ним на общую кухню поболтать про школу и посплетничать про других соседских девочек, пока Пэйпэй готовила еду. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать шкворчащую сковородку. Ханьвэнь эта девочка нравилась, потому что та держалась искренне, без свойственного другим девочкам зазнайства.

Ханьвэнь было двенадцать или тринадцать, когда однажды зимним вечером – она как раз собиралась вымыть ноги перед сном – из переулка раздались крики:

– Так вот какую дочь я воспитал! Распутницу!

Ханьвэнь с матерью бросились к окну. На улице отец Пэйпэй во все горло орал на дочь, а та от страха вжалась в стену. Мать прогнала Ханьвэнь от окна, но Ханьвэнь все же успела увидеть, как отец снял ботинок и швырнул в дочь. На следующий день Ханьвэнь узнала, что Пэйпэй закрутила интрижку с дядюшкой Цаем, женатым мужчиной, что жил чуть дальше по их улице.

За этим последовало наказание: Пэйпэй заставили пройти по улице, повесив на шею старые стоптанные ботинки, а соседи кричали ей вслед: “Шлюха! Продажная тварь! Гулящая девка!”

Ханьвэнь слабо представляла, что кроется за этими словами, но внимание ее привлекло совсем другое слово. Пройдя до конца улицы и обратно, Пэйпэй залезла на возвышение, которое соорудили рядом с их домом, и принялась громко каяться, постоянно повторяя, что “оступилась”. Случившееся с Пэйпэй привело Ханьвэнь в ужас, она и в самом деле “оступилась” – это было очевидно. Но то, что произошло с ней самой сегодня, – неужели она виновата в этом? Она всего лишь стояла в зале, как ей и полагалось, это была ее работа. Неужели мужчины в зале могли истолковать ее присутствие превратно?

Ханьвэнь медленно брела домой. После возвращения в Шанхай она так и не привыкла к городскому воздуху, тяжелому и какому-то искусственному по сравнению с деревенским. Вот и сейчас плотный, густой воздух, будто змея, извиваясь, заползал в нее.

Лишь дома Ханьвэнь заметила, что так и не застегнула платье.

Глава 30

На следующий день, когда пришло время вставать и идти на работу, Ханьвэнь соорудила из одеяла подобие пещеры и зарылась в нее поглубже. Ей не хотелось больше никогда чувствовать свое тело. С прошлого вечера она не мылась, и хотя ее тянуло докрасна отдраить себя, вид собственной наготы был невыносим. Она даже не могла заплакать. Порой грудь сдавливало, и она уговаривала себя наконец-то разрыдаться, но в горле будто камень застрял.

В половине шестого вернулась мать с корзиной овощей. Обнаружив Ханьвэнь в постели, она выронила корзину, и картофелины раскатились по всей комнате.

– Ты заболела?

– Мама, я опять экзамены провалила! – выпалила Ханьвэнь. Смысла скрывать больше не было.

– Что?

Ханьвэнь думала, что мать бросится обнимать ее, и тело съежилось, ожидая прикосновения. Но мать просто расплакалась.

– Это несправедливо! – выкрикнула она, подобрала картофелину и с силой запустила в стену.

На стене осталось грязное пятно.

– Прости меня, – сказала Ханьвэнь.

Мать посмотрела на нее – Ханьвэнь подумала, что взгляд у нее какой-то отстраненный, – и устало сказала:

– Ты не виновата. Но чем я это заслужила?

Ханьвэнь молча смотрела, как мать плачет, потом яростно открывает и закрывает кран, хлопает дверцами шкафчика. В ней закипало негодование – чувство, которого прежде по отношению к матери она не испытывала. Одно дело – знать, какие надежды мать на нее возлагает, а другое – круглыми сутками слушать о них, о том, что ты должна положить себя на алтарь чужих ожиданий.