Картина ожидания

Извини за столь долгую нотацию. Зато я разнообразила твой путь. Знаю, что и на работе у тебя не сахар, но все-таки… выбирай выражения. Иначе я окажусь в неловком положении. Пойми, и так уже многие решили, наверное, что ты - это я. Пусть их, только ведь в таком случае я могла бы честно назвать тебя своим именем. Однако ты - Настасья. И отлично знаешь, почему так названа! Уж постарайся соответствовать, моя радость. Будь здорова, удачи тебе. До связи! Впрочем, от души надеюсь, что больше мне не придется мешаться в твои дела. Целую!

Как ни спешила Настасья, ее опередил-таки всадник: сам белый, конь под ним белый, сбруя на коне белая. Он мчался, обгоняя людей и машины, вперед и вперед, за темные леса, за высокие горы. На дворе стало рассветать.

Поползуха-поземка принесла Настасью к самому входу в радиокомитет и заюлила дальше. Дверь настыла за ночь и имела такой вид, словно в жизни никогда не открывалась.

Настасья держалась за ручку и стояла, покусывая губы. Когда-то эта дверь служила в Комитете Охраны, по возрасту вышла в отставку и с почетом - и облегчением - была перевешена на другое место, потому что не служить народу не могла, да и без казенной смазки существовать было затруднительно. Она мечтала висеть в гостинице, место же в радиокомитете было потише и полегче, однако ретивости в двери не убавилось, скорее наоборот. Приходилось долго стоять с удостоверением на изготовку, пока дверь не благоволила заметить и пропустить.

Ну вот, наконец-то она отмерила щель - едва пройдешь! Просочившись в коридор, Настасья стряхнула на вредную дверь снег с шубки и, мстительно поджав губы, пошла к себе.

Коридор был пустоват. Еще в начале зимы заблудилась в Городе лиходейка Знобея * и, по сю пору не найдя выхода из лабиринта улиц, хватала то одного, то другого горожанина себе в добычу. Настасью пока бог миловал - может, потому, что бегала быстро, может, потому, что сама с радостью кинулась бы в объятия лихоманки, а та была девка с придурью, не шибко жаловала, что само в руки шло.

Да, так вот, коридор был пустоват. Продавленное старое кресло вчера не вышло на работу, и там, где оно лет этак двадцать с утра и до вечера покуривало в виду туалета, темнел сроду не мытый линолеум. Поубавилось и стульев.

Однако рассохшийся стеллаж и модерновый журнальный столик в литературной редакции были уже на своих местах. И на хромой вешалке в углу висел только Настасьин личный хомут. Настасья быстро поздоровалась, повесила шубку и нахлобучила хомут, поддернув ворот свитера, чтоб не так терло шею. Звякнул колокольчик, оповещая, что еще одна рабочая лошадь начала день, и, словно только того и ждали, на пороге возникли посетители.

Плохо, когда день начинается с Евгения и Глеба! Такой день можно сразу смять и сунуть псу под хвост.

Евгений и Глеб, соавторы, - друг друга не переносили, но у них был один язык на двоих, а потому им приходилось всегда ходить вместе, причем не было никакой возможности определить, кто из них заговорит первым. Представлялись они баснотворцами, басноставцами, а лучше - баснозиждцами.

Едва увидев их, Настасья вскочила и грудью заслонила окошечко, куда передавали готовые тексты для радиопередач.

Старый стеллаж и журнальный столик глядели на Настасью осуждающе. Евгений и Глеб были популярны в Городе. На телевидении они участвовали во всех передачах, выступали за мир и против СПИДа. Они были почетными воспитанниками колонии для несовершеннолетних преступников. Вот только одна редакторша из радиокомитета нипочем не желала признавать в них гениев.

- Слушайте, Настасья, до каких пор вы будете сдерживать наш творческий рост? - без предисловий (они уже были, и не раз!) начали соавторы, причем Глеб защурился, чтобы скрыть огонь ненависти, а Евгений, напротив, силился глядеть любезно, отчего его нос слегка подергивался.

Дело шло о новой подборке басен, которую они недавно предложили для обнародования по радио. Эзопов язык этих басен заключался в том, что своих недругов Евгений и Глеб изображали в виде невероятных чудищ. Их постигали страшные кары от рук благородных героев, которые по описанию очень напоминали самих авторов. Именно в изобретении этих наказаний Евгений и Глеб достигли особого совершенства. Поклонники их творчества распространяли басни в списках.

Но прямой вопрос Глеба и Евгения требовал прямого ответа. И Настасья, напомнив себе, что надо «выбирать выражения», сказала: