Картина ожидания

Взглянул Охотник озойливей - и узнал, узнал небесный огонек! В звезду эту он трижды целился, да ни разу не попал в нее, не вернул душу Белой Лебеди…

Замерцала звезда над ее лицом, и видит Охотник затаившийся, что на свет души зачарованной выползают чудища кромешные. Имя одному - Ревность лютая, а другому - Подлость тихая, третьему - Зависть злобная, а четвертому - Хитрость низкая, ну а пятому - Лжа ржавелая, а шестое звалось Двуличием, а седьмое называлось Беспамятством… Гады все эти уродливые поселились в теле жены его, да чистый свет их повыманил, гнойные глаза повыжег им, пасти жадные опалил - смерти их предал мучительной.

Прикоснулся светлый балий *** устами к звезде - и приложил к устам покойницы. Словно душу ее с поцелуем вложил! И видит Охотник из укрытия, НТО вздохнула-встрепенулась Лебедь Белая, вот-вот откроет очи ясные, вот-вот из мертвых пробудится. Вскакивал он тогда на резвые ноженьки, из-за пояса меч выхватывал, возносил над головой Звездолова безбранного,

Что за морок?! В глазах его помутившихся оболокся Звездолов белыми перьями, крылья одели бока - и уж нет в помине ни змея огненного, нет ни птицы чудесной заоблачной, нет волхва светлолицего - в сырой земле острый меч торчит! Но поглазилось, что в поднебесье промелькнул чей-то образ неведомый: то ли птица крылом ночь прорезала, то ли всадник проскакал, словно просветил молнией. И зародился в небесах млад-светел месяц.

Как принялся кричать тут Охотник громким голосом! Как засвищет соловейским он посвистом! Как заржал его добрый и верный конь! На реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися, на вратах городских стражи просыпалися. Бежали люди полусонные в поле чистое, выводили из могилы Охотника, выносили они Лебедь Белую. Умывали чародейку ключевой водой, утирали травой лебедкою ****, просыпалась она от сна смертного - еще краше, чем была.

- Ох, - говорила Лебедь Белая, - долго же мне спалось!

- Кабы не я, - Охотник чванился, - спала б ты непробудным сном по сю пору и до веку!

Поднялась на ноги Лебедь Белая, ясным оком повела вокруг, осветила всех улыбкою - окроме удачи - Охотника.

- Долго мне спалось… - промолвила. - Да во сне многое виделось!

И ужалила тут мысль Охотника: победили догадки женские все его клюки ***** коварные.

А народ на чудо дивуется! А народ богам требы кладет, жертвы несет Диве-праматери! Но не пристал Охотник к веселию: брал жену за руки белые, вел ее в дом свой, возводил в светлицу теремную. Запирал он двери засовами, собак цепных сажал на ступенечки.

- Нет уж веры в тебя, свет-Лебедушка. На любовь твою мне надежи нет! И сидеть тебе долго в этом тереме… Вот поставлю я два чана огромнейших: один с водой ключевой, другой пуст еще. Как из первого воду выпьешь всю, а второй слезами до краев нальешь - позабудешь свои лисьи хитрости, лишь тогда на волю выйдешь вольную. А про звезды и лебедей… лучше и не вспоминать тебе: крепки решетки оконные!

Ни словом жена не провещилась, но не знал Охотник злопамятный, что первый же взгляд Звездолова вещего лег ей на сердце как печать,

Письмо седьмое. Автор - читателю.

Друг мой и неприятель! Будь я уверена, что сердце твое безусловным состраданием отозвалось моим героям и мне, я не стала бы мучиться над этим обращением ко всем и никому. Немного похоже на выступление перед телекамерой, но в студии все-таки есть живые люди, а вокруг меня нетерпеливо толкутся мои фантазии, недовольные неожиданной остановкой.

Осталось самое трудное: встреча Настасьи и Светлого. Внимательный взор твой, наверное, уже заметил мою ревнивую неохоту открыть его лицо. Да и зачем! Ведь Настасья - замученная оболочка - живет и второй жизнью, Белой Лебеди, а там явление светлого Звездолова уже произошло. Так стоит ли двоить это описание. Земле ведь ни к чему вторая Луна, правда?