Картина ожидания

Тут подхватило Звездолова облако, унесло его за темный лес. Лишь остались капли крови на окошке зарешеченном…

…Клик лебединый, похожий на плач горем убитого человека, разрезал-таки зачарованный сон! Настасья подняла от подушки тяжелую голову. Руки, чудилось, прибиты к постели. Словно бы смерть на короткое время убаюкала ее в своих объятиях.

Щемило сердце! А сон, явившийся к ней, был мучителен. Видела Настасья, что Светлый взвился с ее ложа белым лебедем, омылся в вышине солнцем, луной и звездами - да и растаял. А она, Настасья, лежит на земле поверженная, вокруг сгущается привычный туман повседневности. И видит она вдруг, что занавес тумана слегка раздвинулся! Бросилась в эту щелку, но края серой печали начали вновь неудержимо смыкаться. И чей-то плач послышался: «Что за печаль, что за обида горькая? Муж велел наплакать чан слез, возлюбленный - платье железное износить заповедовал».

«Боже, что со мной? Почему так болят пальцы, будто не смогли удержать счастья? Где мой любимый? Неужели он не прилетел ко мне нынче ночью? За окном уже заря начала игру с облаками, пятнает их алым светом. Вот и оковы Обимура обагрены зарей, и окно мое забрызгано ею. Удивительно! Укрылось солнце за нечаянной тучкой, а цепочка кровавых следов не истаяла… струятся они с моего подоконника на обимурский лед. Чья скорбь изранила здесь свои босые ноги? И почему так ноет мое сердце, словно мне знакомы эти следы?»

Повинуясь неодолимому зову, Настасья распахнула окно и тронула губами алую капельку, пристывшую к серому железу. Кровинка впилась в губы - поведала о случившемся… И смыла Настасья слезами кровавый след:

- Ох, было счастье, было., где оно!

Глаза Оха светились решимостью, Настасья даже не сразу узнала вечного горюна.

- Не кручинься, свет-Настасьюшка, - ласково зашептал Ох, щекоча ей ухо. - Утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее: возку возит и жеребят носит. Надо ухитряться избывать беду. Погляди в окошко!

Сперва у Настасьи в глазах все плыло, а потом увидела она под окном вместо привычного двора бескрайнюю равнину. Была она похожа на крыло, которое тоскует по полету, пустая, желтая от ветра и белая от снега. А вдали маячила смутная серая фигурка. Это была женщина - вся в пыли странствий. Вслед ей тянулся какой-то длинный, бесконечно длинный серый плат…

Шла странница неторопливо; но стремительно, и, что удивительнее всего, увеличивалась в росте неудержимо! Там, на равнине, она была с малую былиночку, а рядом с домом. Настасьи сделалась ростом в этот дом… Опустилась ее огромная нога прямо в комнату, но почему-то не треск разломанных балок и грохот камней услышала Настасья, а только громкую песню-попутчицу:

…А се!
Я разлеглася.
Кабы я встала,
Так небо достала.
Кабы рот да глаза,
Я бы все рассказала.
Кабы руки да ноги…

Когда утихла нечеловеческая песнь и улеглась немного муть испуга, то рядом с Настасьей, раскроив дом так, что и малая трещина не поползла по стене, проходила ровная дорога, и была она необозрима.

Не поняла Настасья замысла стихий… Вернее сказать, ее сердце напялило вдруг на себя скорлупку испуга, надеясь отсидеться, избавить себя от понимания, вынуждающего к решительному шагу. Но тут Ох, сила нечистая, выволок из неведомого старую знакомую - Кручину. Да нет… это Любовь. Да нет! Обе сестрицы явились нынче в одном обличье, словно отражение в зеркале сошлось с отражаемым.

- Почему ты не дашь мне крыльев - догнать его, вернуть? - исступленно крикнула Настасья, потому что горькая потеря вновь ожила, толкнулась под сердце, как беремя.

- Море - дорога китов, небо - дорога лебедей, земля - дорога людей, - ответила Любовь-Кручина с привычной загадочной вычурностью. - Тебе еще долог путь до полета.

- Мне идти по этой дороге? А нельзя ли…

- Слезе на ресницу не подняться! - Это прозвучало как приговор. - Несудьбу свою надобно издолять. - И кривая усмешка Кручины проглянула на миг: - А то… окружат твоего Светлого девицы зазорливые, повьют его речами сладкими, затуманят случайными поцелуями…

- Я всю Вселенную изойду, а его найду, - тихо сказала Настасья, и Ох с облегченным вздохом растаял в стене, словно старик, который ушел в долгожданную отставку.

Любовь между тем подала Настасье железное платье, железные башмаки и железный посох. Настасья стремительно оделась, выхватила из постели крепко спящую дочь и укутала ее одеялом, как кутала давно, давно, еще крошечной, чтобы усадить потом в санки и пуститься по морозу и темноте в крестный путь до яслей.

Примостив голову девочки между своей шеей и плечом, Настасья оглянулась - и глаза ее блеснули:

- Я бы подожгла этот дом одним взглядом!

Любовь-Кручина покачала головой:

- Оставь загадку…

Настасья усмехнулась. Она вообразила лицо мужа! А когда ей представились лица соседей, нервный смех скрутил горло.