В канцелярию Борисов не пришел. В двенадцать часов я забежал домой, чтобы привести себя в порядок перед завтраком.
– Ну что, господин Борисов? – спрашиваю моего камердинера.
– С трудом его добудились мы. Теперь чай пьет у себя в комнате.
Я постучал к нему. Смотрю, лежит на кушетке полуодетый, мертвенно-бледный.
– Вы нездоровы? – спрашиваю.
– Нет, ничего, я так прилег…
– Спешите, через полчаса мы завтракаем у посланника.
Я успел взять душ и переодеться с ног до головы. Вхожу к Борисову, а у него еще не в шубе рукава.
– Пора идти, – говорю, – а то опоздаем.
– Ничего, – отвечает он, – вы ступайте, я вас догоню.
Он опоздал на четверть часа. Конечно, мне за это досталось от князя. Завтрак был неудачный, вследствие натянутости и неразговорчивости сидевших за столом. Посланник был не в духе, дочь его, молодая княжна, девочка лет пятнадцати, и ее гувернантка смотрели испуганно на нового гостя.
Борисов лениво отвечал короткими фразами на обращенные к нему вопросы.
Словом, разговор не клеился, и я был рад, когда встали из-за стола, и я спустился в канцелярию.
Я сделал попытку познакомить Борисова с местным обществом. Повел его в дом одного американского сенатора, у которого было три дочери, одна другой красивее и милее. Две старшие выезжали в свет и пользовались большим успехом. Родители очень гостеприимные люди, много принимали и жили широко. Всегда было у них весело, и я себя чувствовал там, как рыба в воде.
Приходим. Из прихожей неслось веселое щебетание молодежи в гостиной, но лишь только мы с Борисовым переступили порог, наступило молчание, на лицах – недоумение.
Старшая из дочерей, как только Борисов уселся рядом с ней, вдруг вспомнила, что ее ждут, чтобы разливать чай на каком-то благотворительном базаре. Вторую после двух-трех минут позвали к телефону, и больше мы ее не видели. Хозяйка вела принужденный разговор с Борисовым и по временам бросала на меня взгляды, как будто спрашивая: «Откуда ты достал это чудовище?» Я заметил, что из соседней комнаты, библиотеки, заглядывала в гостиную третья дочь, молоденькая, шестнадцатилетняя, живая, очаровательная девушка.
– Бесси, – позвал я ее, – милая Бесси, войдите сюда, я хочу вам представить моего нового сослуживца.
Бесси протянула Борисову руку, но лишь прикоснулась она до холодной костлявой руки моего приятеля, как вздрогнула, и на прелестном подвижном лице ее я прочел плохо скрываемый испуг и ужас.
Когда мы откланивались, Бесси отвела меня в сторону и с возбуждением проговорила:
– Что это такое? Еще одна из ваших шуток?..
– Какая такая шутка? – недоумевал я. – Я вас не понимаю…
– Да разве вы не видите, что вы сделали? Кого вы к нам привели? Ведь это не живой человек, а мертвец. С какого кладбища вы достали это привидение? Если это шутка, то очень нехорошая шутка… С мертвыми не шутят…
Повернулась и ушла не простившись.
Дебют Борисова в свете был неудачный, что и говорить, но я не унывал. Видя, что он не ищет знакомств и не интересуется светской жизнью, я вообразил, что Борисов человек кабинетный и что он окажется для меня ценным помощником в канцелярской работе. Я старался заинтересовать его нашими текущими делами, знакомил с политическим архивом… Борисов слушал меня с какой-то странной презрительной улыбкой, которая говорила – как мне тогда казалось: «И охота тебе этими пустяками заниматься?.. Ведь все то, о чем ты болтаешь, не стоит выеденного яйца».
Борисов приходил, однако, в канцелярию довольно аккуратно. Он ложился на мягкий диван, брал в руки номер иллюстрированного журнала, все один и тот же номер, случайно попавший в канцелярию, и недвижимый мог оставаться часами. Он не читал журнала, страниц не переворачивал, но и не спал. Глаза его были открыты, и всякий раз, как оборачивался на Борисова, я встречался с холодным мертвенным взглядом его стеклянных глаз. Иногда Борисов вставал, прохаживался медленно по комнате, останавливался у моего стола и, наблюдая, как я усердно строчу, ласково дотрагивался до моего плеча, приговаривая:
– Прилежание есть добродетель.
Я отпросился у посланника на неделю в Нью-Йорк, куда меня тянули бесчисленные удовольствия этого громадного центра – скаковые испытания, балы, обеды, изумительная итальянская опера и т. п. Перед отъездом я еще раз повторил Борисову, где что лежит и что нужно иметь наготове для посланника.
Приезжаю обратно, спрашиваю Борисова:
– Ну что?.. Как?.. Все благополучно?..
– Да, – отвечает он, – как будто все в порядке. Сначала посланник нервничал без вас, но потом успокоился.
Вхожу в канцелярию. Боже! Бумаги разбросаны по всем столам, незарегистрированные, другие хоть и занесены в журнал, но входящие бумаги носили исходящие номера… Все перепутано. Словом, мне потребовалось битых три часа, чтобы привести все в порядок.
Когда я пришел к князю с бумагами для подписи, он спросил меня:
– Вы, кажется, собирались в Калифорнию? Очень сожалею, но я не могу вас отпустить. Мне нужно, чтобы кто-нибудь занимался в канцелярии делами. Я думаю, что вы меня понимаете…
И больше ничего не было сказано.