Картофельная яблоня (сборник)

Уточнять вопрос сил не нашлось. Улыбчивая стюардесса вывела меня из кабины и усадила в ближайшее кресло. Принесла какой-то напиток, села рядом, заговорила – негромко, размеренно. Точно заклятие читала.

– Судьба тоже совершает ошибки. Но она пытается их исправить. Порой бороться означает довериться, отпустить. Нам не дано знать, где откроется дверь, которой не было. Линии сойдутся в одной точке, пазл сложится сам собой – спасёт то, во что мы не верили…

Я не слушал. Пил принесённую мне бурду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. А может быть, никакого вкуса вовсе не было. Как был и не был этот авиалайнер с его подозрительным трапом. Был и не был тот внедорожник. Был ли я сам? Где я? Лежу перемолотый сотнями килограммов металла на холодном столе одного из городских моргов или лечу неведомо куда в самолёте, не подчиняющемся земным законам? Ответ напрашивался унылый…

Приземлились мы ночью. Тревожно, сладко пахло полевыми травами и горячим углём. Вдали виднелись редкие огни. Поблёскивали лунным светом убегающие в темноту рельсы. Я спустился по ночной черноте на землю. Оглянулся. Экипаж стоял в дверях. Я махнул им рукой. Капитан дал ответную отмашку и сразу скрылся в салоне. Медленно закрылась дверь. Боинг тронулся с места, начал разгоняться. Ни единого звука, ни одной сломанной гигантскими крыльями ветки – два не пересекающихся друг с другом мира: мой и их.

На рассвете я добрался до станции. Выяснилось, что занесло меня на крошечный полустанок где-то на Сахалине. К моменту прибытия я уже не помнил ни названия городка, откуда явился, ни собственного имени. Не помнил я и своего путешествия. В голове только кое-что из лекций по внутренним болезням и фамилия – Артюхина. Да и то я почерпнул из тетради, которую мял в руках, сидя у начальника станции. С помощью этих отрывочных сведений меня вычислили местные сыскари. Вернули домой.

Свою подзатерявшуюся личность я обрёл не сразу. Доктор сказал, так бывает – ретроградная амнезия. В молодом возрасте встречается редко и, чаще всего, проходит бесследно. Винил стрессы, бессонные ночи и плохое питание. Единственно, чего всезнайка-доктор не умел объяснить, как в считанные часы можно очутиться за тысячи километров от исходной точки. Пришлось выяснять самому.

Увы, первопроходцем я не был. В мире оказалось немало «потеряшек», однажды обнаруживших себя совсем не там, где им надлежало быть. О своём перемещении они имели весьма смутное представление. Их рассказы вызывали у скептиков кривые усмешки. Нередко «потеряшек» находили у железнодорожных путей… Мистики твердили об ауре дороги, энергетике движения, полях перемен и открывающихся именно здесь порталах.

Память вернулась. И гораздо в большей степени, чем рассчитывал мой многомудрый эскулап. Я вспомнил боинг и капитана Безродных. Вспомнил ласковый голос улыбчивой стюардессы. Лился он мягко, вплетая в моё воспалённое сознание информацию… что-то очень важное… о прерванной миссии и эвакуации из судьбы в судьбу. О втором шансе. Жаль, что я тогда её не слушал. Был слишком увлечён умозрительным созерцанием собственных останков.

Наведя справки, я узнал, что за двенадцать лет до моего приключения в северных широтах разбился пассажирский авиалайнер, капитаном которого был Семён Безродных. Средств в те смутные времена не хватало, летали на честном слове, да на одном крыле. Новость меня огорчила, но не слишком удивила.

С доктором своими открытиями я делиться не стал. Мудрость мудростью, но, боюсь, диагноз он бы в моей карте изменил. А вот с кем-нибудь из «потеряшек» я тему запредельных вояжей перетёр бы. Уверен, кто-то наверняка вспомнит капитана Безродных, его бравый экипаж и бело-синие кресла, вызывающие у нервных пассажиров жестокие приступы морской болезни.

Не знаете таких? Только строго между нами. На чёрта мне психотропные – ординатура на носу.

Салун для «Шатунов»

Резво вскочив на деревянную стойку, Лихо зацепил уставленную посудой подставку. Тяжёлые кружки посыпались на пол. Прозвище своё Саня объяснял расхожим выражением «Не буди лихо, пока оно тихо». Но нам ли было не знать, что полная её версия – Фунт Лиха. Саня выругался и спрыгнул по ту сторону преграды, разделившей тесный зальчик на две неравные части. Под берцами хрустнули глиняные черепки.

– Рвём когти или кто-то оплатит фокусы этого барана? – ехидно осведомился Паркет.

– Трюкач, – процедил Бомбей. В устах бати звучало это похуже забористого мата.

Бомбей был угрюм, нелюдим, бородат. Сравнялось ему не меньше полтинника. Его уважали, несмотря на то, что сам он почитал только байк и дорогу.

– Может, хоть сейчас кто вылезет? – Доктор покосился на дверь, ведущую в подсобку. – Полчаса здесь топчемся.

– Налетай, подешевело! – Лихо, как ни в чём не бывало, принялся выставлять на стойку уцелевшие пивные кружки.

– До белых лошадей не нажирайтесь, – привычно буркнул Бомбей.