Картофельная яблоня (сборник)

Пока готовил заскучавший за время моей болезни байк в дорогу, стемнело. Постоянно ловил себя на том, что прислушиваюсь, не зазвонит ли телефон. Мобила молчала. Значит, в ночное пойду один. Непривычно. «Шатуны» всегда ходили в связке. Разве только Бомбей любил прокатиться в гордом одиночестве. Но он всегда слыл типом вне всяких правил.

Под колёсами напрягла бетонное тело «акула». Внутри у меня ворохнулся липкий страх. Сумел же старый леший вколотить суеверный ужас перед располосованными разметкой людоедками!

Я сжал зубы, бросил взгляд по сторонам. Мимо мелькали светящиеся окна деревенских домов и фары уносящихся прочь машин. Огни меня успокаивали. Были чем-то вроде знаменитого кольца царя Соломона. Говорят, начертанная на нём, истина – «И это пройдёт» – здорово вправляла венценосцу мозги. О том же твердили огни. Некоторые, выплывая из темноты, приближались, согревали мыслью «ты не один». Другие слепили глаза, грозя сбросить с дорожного полотна. И эти, и те, чиркнув рядом, бесследно таяли за спиной. Огни служили наглядным примером: победы и поражения, беды и радости, страхи и надежды – всё со временем блёкнет и скрывается за поворотом. Так стоит ли превращать свою жизнь в вечное поле брани? Когда огни помогли мне понять это, в жизнь мою вошли свобода и воля. Ушёл страх, что где-то я не успею, не вскарабкаюсь на очередной пьедестал. Не финиширую первым в запущенной кем-то крысиной гонке. Я перестал цепляться за возведённые в абсолют условности. А, если вдруг забывался и начинал по какому-то поводу излишне вибрировать, огни отрезвляли: «Эй, парень! Ты, ясен свет, не Соломон, но всё же…». Так что байк, дорога и огни были мне жизненно необходимы. Не ради дешёвых пантов, за которые Бомбей так ненавидел тех, кого величал «трюкачами».

Сейчас, вытекающая из стремнины огней, соломонова истина что-то не грела. Всё, значит, уйдёт? И увалень Лихо? И бунтующий не понятно с чего Доктор? И добродушный рохля Пухлый? Чахлый… Паркет… Моя суровая амазонка Варька… Да пошли вы, огни!

Я крепче вцепился в руль и врезал по газам. Удерживать байк стало труднее. Зато выветрились посторонние мысли.

Поворот на просёлок узнал сразу. Отсюда начинался путь исчезнувшей четвёрки. Я повернул и скоро увидел тусклый свет в окне злосчастного бара.

Заведение снова встретило меня звенящей тишиной и густым духом застоявшегося сигаретного дыма. Я проследовал к стойке и принялся ждать бармена. Может быть, он ответит, где живёт старик, сманивший моих бесшабашных приятелей.

Едва я устроился у стойки, затылком почувствовал цепкий, как репей, взгляд. Обернулся. Аюп сидел на прежнем месте. Вот только смотрел не в окно, а на меня.

– Один пришёл, значит. – Он вздохнул. Во вздохе сквозило разочарование.

– Где они? – Отчего-то я не сомневался, старик знает, о ком речь.

– Там. – Дед вскинул равнодушные глаза к потолку.

Жест был красноречивый. Не соображая, что делаю, я метнулся к Аюпу. В себя пришёл, когда ледяные пальцы старика сжали мои запястья. Я держал его за грудки, приподняв над скамьёй, с губ срывались клочья рождённых назревающей паникой фраз. Аюп не сопротивлялся, не пытался вырваться или защититься. Он с усмешкой смотрел мне в зрачки. По спине побежал холодок. Ослабив хватку, я облокотился коленом о скамью, преграждая старику путь к отступлению.

– Веди!

– За ними пойдёшь? – Амбразуры дедовских раскосых глаз превратились в щёлки.

– Веди, говорю!

Мы выбрались из бара. Я уселся на байк и кивнул на сидение позади себя. Старик на меня даже не взглянул, пошёл в обратную сторону.

– Стой! – заорал я, кидаясь следом. – Убью гада!

Аюп неспешно ковылял по дороге. Я бежал за ним минут пять. Сгорбленная спина всё так же маячила впереди. Дистанция не сокращалась. Скоро я выдохся, в боку закололо. Недолеченная болячка давала о себе знать. Я остановился и, согнувшись пополам, стал восстанавливать дыхание. Одним глазом следил за стариком. Расстояние между нами оставалось прежним. Бред! Держа Аюпа в поле зрения, попятился к байку.

Из-под колёс взметнулся столб пыли. Не разбирая дороги, я нёсся по скользящему в свете фар просёлку. Луч выхватывал из мрака ни на сантиметр не приближающуюся фигурку старика. Утонул в темноте призрачный бар. Вокруг не светилось ни одного окна. Во всём мире остался только я, безумный старик, да бросающийся под колёса просёлок.

Сколько длился этот немыслимый путь, не знаю. По-моему, время здесь сошло с ума. Как, впрочем, и пространство, упорно не подпускающее меня к бредущему вдоль обочины деду. Я вопил вслед старику какие-то угрозы, матерился, умолял, но он продолжал идти, так ни разу и не оглянувшись.

Наконец, мой проводник остановился у дверей приземистой избёнки, скатанной из толстых некрашеных брёвен. Аюп взобрался на высокое крыльцо и уставился на меня немигающими страшными глазами. Ждал. Я слез с байка и безропотно последовал за стариком.