Картофельное счастье попаданки (СИ)

— Но разве суд, который принял решение о передаче нашего имущества, не должен был выслушать и меня? — я всё-таки сделала попытку возразить. — Разве я не имела права просить об отсрочке в связи с тем, что это был не мой долг, а долг моей матушки, и для меня он оказался полной неожиданностью?

— Вам был направлен вызов в суд, мадемуазель, — мне показалось, что дознаватель чуть смутился. — Но поскольку вы не явились на заседание, решение было принято без вашего присутствия.

— Да что вы такое говорите, сударь? — вмешалась Рут. — Ничего такого мы не получали.

— Стоит ли теперь это обсуждать, мадемуазель? — ювелир обращался не к ней, а ко мне. — Я уже объяснил вам, что будет, если вы станете упорствовать. А потому для всех будет лучше, если вы просто выполните решение суда.

Он уже по-хозяйски оглядывал наш дом и двор. Интересно, что он со всем этим станет делать? И куры, и овцы, и коровы требовали ежедневного ухода, и даже далекий от сельского хозяйства человек не мог этого не понимать.

— Но суд учел и ваши интересы, мадемуазель, — сказал Бушелье. — В его решении специально оговорено, что вы имеете право оставить в личном пользовании ваш экипаж вместе с лошадьми и забрать с собой личные вещи — но не более того, что вы сможете единовременно отсюда вывезти.

Я даже не знала, что сказать в ответ на столь «щедрое» предложение. Многое ли мы сможем увезти в одном экипаже?

— А кухонную утварь? — снова подала голос Рут.

— Только личные вещи, — подчеркнул Бушелье.

Я впервые видела Рут такой растерянной. Она словно разом утратила весь свой пыл, и теперь во взгляде ее была такая растерянность, что мне стало страшно.

В своей жизни я привыкла на кого-то полагаться. В детстве и юности — на отца, который был для меня непререкаемым авторитетом. Я знала, что что бы у меня ни случилось, он поддержит, поможет и подскажет, как следует поступить. Потом, после смерти папы, таким человеком стал Темрюков.

И даже попав в Терезию, я не избавилась от этой дурной, но такой удобной привычки — перекладывать ответственность за принятие решений на кого-то другого. Здесь я нашла Рут — такую уверенную в себе. И я снова предпочла сесть и сложить ручки. Рут всегда знала, как следует поступить. И я приняла как должное, что она стала обо мне заботиться. Что она пахала с раннего утра до поздней ночи, чтобы я была сыта и ни в чём не нуждалась.

Что я сделала за то время, что находилась в Терезии? Да почти ничего. Вкусно кушала, меняла наряды, а еще едва не потратила с таким трудом добытые Рут деньги на книгу, с которой даже не знала, что стану делать.

Когда я подумала об этом, мне стало тошно. Мне давно следовало повзрослеть и начать, наконец, отвечать за себя за саму. А теперь — и не только за себя, но и за Армель, и за Рут, и за Кипа.

— Но что вы станете делать с хозяйством, которое находится в лесу? — спросила я у ювелира.

Он небрежно пожал плечами.

— Я его продам, мадемуазель. Я выставлю его на аукцион, и вы тоже сможете принять в нём участие. Если, разумеется, у вас найдутся на это деньги.

На сборы нам потребовалось всего два часа. Бушелье и Торсен следили за тем, чтобы мы не взяли ничего лишнего, а личных вещей у нас было не так много. Вся одежда Рут и Кипа уместилась в два мешка. А вот для матушкиных нарядов и белья потребовался большой сундук, и я постаралась наполнить его до отказа. Я сунула туда не только платья и ночные сорочки, но и постельное белье, которое нашла в комоде, а месье Бушелье, к его чести, сделал вид, что этого не заметил. Взяла я с собой и несколько книг, которые были в комнате матери, и ее шкатулку с письмами, и кое-какие безделушки. Это ведь личные вещи, не так ли?

— Думаю, месье Торсен не станет возражать, если вы возьмете с собой что-то из еды, — сказал дознаватель, когда мы спустились на кухню.

Ювелир важно кивнул, и от того, что он вел себя так, словно оказывал нам большую милость, мне захотелось кинуть лежавшие на столе остатки пирога в его наглую рожу и сказать, чтобы он этим подавился. Но Рут уже наполняла большую корзину всякой снедью — мешочком творога, головкой сыра, свежим хлебом, пирогом и вареными яйцами. Я снова поддалась эмоциям, а она, как обычно, поступила разумнее, чем я. Сейчас нам было не до того, чтобы проявлять гордость. Нам нужно было что-то есть самим и чем-то кормить ребенка.

За Армель я сейчас переживала особенно сильно, но из всех нас она оказалась самой спокойной. Она привыкла переезжать с места на место и безропотно забралась в карету. То, что мы отправлялись неизвестно куда, совсем не напугало ее. Правда, когда Торсен едва не пнул разгуливавшую по двору Пеструшку, ее тоненькие ручки сжались в кулаки.

Когда мы выезжали со двора, мой взгляд упал на картофельное поле. Сердце снова болезненно сжалось. Если я ничего не придумаю, то урожай пропадет. А Торсен или новый владелец дома даже не будут знать, что со всем этим делать.

— А ты говорила, что в дом ведьмы не сможет войти никто посторонний, — горько сказала я.