Картвелеби. Книга вторая

У Софико потемнело в глазах. Паника захлестнула княжну, когда она увидела, во что превратились сдержанные и скромные женщины, которые слишком много терпели. Они потеряли человеческий облик, а вместо них заговорила их печаль. Как и любая форма фанатизма она, впрочем, ни к чему хорошему не привела. Они с Люсинэ неминуемо разделились, когда толпа озверела настолько, что стала вредить самой себе. Княгиня Н. ничего не делала, чтобы предотвратить эту волну, а только подстрекала её.

Стало ещё хуже, когда раздался жандармский свисток, и все кинулись врассыпную. Пытаясь спастись, кто-то ударил Софико в бок, и она повалилась на землю, ударившись головой. Приложив к ней ладонь, девушка обнаружила на пальцах кровь, и её затошнило то ли от её вида, то ли от головокружения. Тем временем, княгиня и её свита с честью приняли свое поражение и позволили приставам надеть на себя наручники. Закончив с зачинщиками, жандармы устремились в толпу.

– Ваше имя, сударыня?.. – обратился к нарушительнице сотский, поднимая на ноги. Если бы она знала, чем обернётся его помощь, то никогда бы её не приняла!..

– Княжна Софико Константиновна Циклаури, ваше благородие.

– К сожалению, княжна, мы вынуждены арестовать вас за участие в незаконном митинге суфражисток.

***

Несколько дней подряд Нино не спалось. Мучаясь от беспокойных снов, она и днём не находила спасения от неприятных навязчивых мыслей. С памятного картули, да и самой свадьбы Ламары прошло довольно много времени, а разговоров о предстоящих святочных гуляниях становилось всё больше, но они вряд ли приносили облегчение. А от некоторых раздумий и вовсе хотелось плакать! Какой смысл в охотах и гаданиях, если ей предстояло вновь увидеть его с другой девушкой? Терзать своё сердце, слыша ласковые слова, адресованное не ей? Смотреть издалека и не мочь прикоснуться? Во всех этих салонах, наверняка, будет и чета Айдемировых, а Джамаль Вахитаевич и так успел изрядно попить ей крови!..

Она стала ещё более замкнутой и неразговорчивой, отказывалась выходить из комнаты и кого-то видеть. На званые вечера младшая княжна не спускалась, ссылаясь на недомогание или головную боль. Краем уха она слышала, что старшие Циклаури приезжали к ним без детей или только с Давидом, но её все равно было не отговорить. Сёстры не узнавали даико, отец и Игорь всё сильнее хмурили лбы, а она тем временем всё больше и больше «задыхалась». Сравнения с рыбой, которую никак не вернут в привычную среду, больше не казались ей нелепыми. В том картули… Шалико обескуражил её своей порывистостью, своей силой, которой она так долго от него не получала, что едва удержалась на ногах!.. Голова до сих пор кружилась, когда она вспомнила тот водоворот чувств, в который её засосало. Но они прошли, и Нино снова замучил голод.

– Ты романтизируешь его, Нино! – то и дело гневался Игорь, когда, заходя в комнату свояченицы, замечал, как она лежала на кровати, подперев щеку рукой. – Неужели ты не видишь, как он хвастается перед тобой своей француженкой? Хорош принц!.. Подгляди как-нибудь незаметно из-за угла, и ты поймешь… он милуется с ней, только когда ты рядом.

Нино не исключала, что зять мог быть прав, но не находила в себе сил сопротивляться ненастному ветру и ещё больше себя презирала. Вот Софико… Княжна Циклаури постоянно о чём-то хлопотала и занимала каким-то важным делом свой ум. Список её увлечений с двенадцати лет насчитывал целый список длиной в императорский указ! При этом, Софико ни в кого не была влюблена и, похоже, не собиралась. Так почему… она, Нино, не могла так же? Разве обязательно растворяться в своей любви, как это случилось с милой Тиной? Нет-нет! Она обожала и даико, и её мужа, но в последнее время средняя сестра так замкнулась на своей беременности, что любой разговор сводился к желанному ребенку и тому, как Игорь обрадуется рождению сына. Разве она сама хотела стать бледной тенью своего мужа? Разве Шалико когда-то полюбил её… такой? Саломе сказала ей… знай себе цену! И она будет знать!..

Нино поднялась с кровати и, стерев с лица слезы, гордо расправила плечи. Мысленно она вернулась к голубой мечте своей юности – к живописи в Италии! – и с ненавистью взглянула на разбросанные под письменным столом альбомные листы. Спряжение французских глаголов!.. Никогда больше она к ним не вернётся. Она ненавидела французский язык с детских лет – нет смысла больше лицемерить. Она ненавидела непонятное звучание французских слов, от которых болел рот, и их орфографию, поддающуюся поистине дьявольским правилам. Вот туда им и дорога – к чёрту! Она не станет ломать себя ради того, чтобы приблизиться к эфемерному образу графини Демидовой. Она не будет ей больше завидовать. Отныне она будет только собой!