Картвелеби. Книга вторая

– Ваша невеста довольно груба для той, что воспитывалась в Европе, князь, – встал на защиту свояченицы Игорь. – Надеюсь, вы понимаете, о чём я.

– Это правда, ваше сиятельство? – твёрдо процедил жених. – Вы позволили себе вольности?

Натали раскрыла рот от обиды. Не успела она опомниться, а на неё уже спустили всех собак!..

– Я не делала ничего, за что вам бы пришлось за меня краснеть, – шёпотом выдавила графиня. Недолго думая, Шалико извинился перед всеми и, придерживая свою невесту за локоток, вышел вместе с ней из залы.

– Что ты себе позволяешь? – вспылил юноша, как только они оказались в безлюдном коридоре. – Я почти вырос в доме князей Джавашвили, а ты позоришь меня перед ними?

– Позорю тебя перед ними? – истерично рассмеялась невеста. – Да их отец и зять на дух тебя не переносят!

Она прикусила язык, заметив, как потемнели его глаза. Жених молчал, часто дыша. Чтобы заполнить повисшую тишину, она заговорила ещё раз:

– И почему ты отчитываешь только меня? – надрывисто фыркнула Натали. – Разве она такая невинная?! Или ты…

– Я же тебе говорю, – тихо, но грозно прошипел Шалико. – Они – друзья. На Кавказе так принято, понимаешь?

Юная Демидова рассмеялась, не таясь. Как часто в последнее время она слышала это оправдание? «На Кавказе так принято»? Как много всего перекрывало это «принято»? И почему она постоянно чувствовала себя несчастной здесь, на излюбленной всеми земле?

– Опять твой хвалёный Кавказ! – не сдержала иронии девушка. – Обычаи и традиции, которые я старалась соблюдать, как монашка перед постригом! Но мне тошно от них, если они оправдывают любезности с другой, когда у тебя есть невеста!

– Достаточно, ваше сиятельство. Вы у меня дома и будете делать так, как я сказал.

В его голосе сквозило столько кавказского превосходства мужчины над женщиной, что Натали опешила. Он никогда не был таким!.. Она всхлипнула, её взгляд наполнился болью. Занеся руку, она оставила на его щеке пощёчину.

– Скажи, зачем ты меня сюда привёз? – с неприкрытой горечью произнесла она по-французски. Шалико всё ещё отворачивался, рассматривая пол под ногами. – Зачем я тебе здесь, если у тебя есть твои обожаемые горы и…

«Обожаемая Нино», – пронеслось в голове, но вслух она этого так и не сказала.

Он не ответил, и юная графиня решила, что на сегодня услышала достаточно. Она гордо развернулась и зашагала прочь, оставив его в полном одиночестве. Когда невеста удалилась, Шалико вознёс глаза к небу и бессильно застонал.

– Ну вот, опять это лицо, – беспечно хихикнул Давид. Циклаури прибыли в Мцхету после шумного празднества несколько часов спустя и, не чувствуя ног, разошлись по своим комнатам. – И где ты только берешь столько пчёл?

– Пчёл? – бессвязно отозвался брат.

Дзма молча про себя усмехнулся. Младший был явно не в духе. Похоже, он в пух и прах разругался с Натали из-за Нино, но этого следовало ожидать, не так ли? Графиня Демидова поднялась в свою комнату, не пожелав им доброй ночи, а старая Королла, которую они все до сих пор побаивались, так испепеляюще взглянула на Шалико, что Давид понял: брат где-то провинился!..

Шалико закрыл дверь на ключ, как только ушел спать, но старшего Циклаури это не остановило. Не когда он оказался так близок к разгадке! Прошло несколько часов, прежде чем в комнате дзмы стихли все звуки, и тогда Давид вышел из своей. Направившись на этаж прислуги, он забрал у экономки со стола ключи от спальни брата и, аккуратно повернув ручку, зашел внутрь. Так и не раздевшись, Шалико спал за столом, уронив голову на сложенные руки. Вокруг грузинского Ромео лежали исписанные альбомные листы, а его перо утопало в чернилах. Давид поднял один из листов с пола и, попросив прощения у Бога за свою бестактность, прочитал ночные откровения влюблённого. Его лицо озарила плутоватая усмешка.

8

За окном рассветало, когда генеральный консул вошёл в свой кабинет. Полусонный, он раскрыл жалюзи и всмотрелся в очертания города, в который вели все дороги. Рим принял его в свои объятья ещё юнцом, только что закончившим университет, а теперь лежал перед ним, как на ладони, готовый подчиняться и служить. В такие минуты граф чувствовал себя императором Нероном, но в отличие от него ни за что не приказал бы сжечь свой любимый город. Скорее бы сгорел в этом пламени сам!

– Ваше сиятельство, – раздался за спиной звонкий, юношеский голос, который начальник узнал без труда. Граф Каминский! – Прошу прощения, что тревожу в столь ранний час…

– Заходите, Михаил Сергеевич, заходите, – устало покряхтел консул, отходя от окна. Протерев глаза, он уселся за письменный стол, заваленный различной корреспонденцией. Усмехнувшись, старик подумал, что, как преданный делу человек, он так и не встанет с этого места до самого вечера.