Карты четырех царств.

— Идем, — поддел под локоть Гэл. — Уже можно!

Ана вздрогнула, очнулась. Позволила тащить себя сквозь толпу. Гэл отдавливал ноги мужчинам и наступал на шлейфы женских платьев, кого-то поддевал в двустишьях и перед кем-то звонко и весело извинялся. Гэла узнавали, проклинали за бесцеремонность и хвалили за удачные стихи, адресованные недругам. Ему советовали сгинуть с бала, его называли швалью и гением, ему советовали не гулять ночью и сразу приглашали пройтись и вместе выпить… Ана плохо понимала слова, все силы уходили, чтобы переставлять подламывающиеся ноги. Боль накрывала волнами, вынуждала захлебываться, вызывала рвотные спазмы. Боль вскипала жаром в крови, чтобы тотчас оставить тело в ледяном поту. Ана не верила, что сможет дойти до дверей. Но Гэл упрямо тащил и ловко подставлял плечо, и никто вроде бы не догадывался, насколько плохо юной нобе.

Когда за спиной с легким стуком сошлись створки двери, Ана сползла на колени, откинулась на стену и бессильно поникла. Это был почти обморок… Гэл упал рядом — и Ана снова очнулась, отдернула руку с намертво зажатой розой.

— Не трогай! Яд.

— Он что, он тебя… — ужаснулся Гэл, так и не решившись вслух договорить вопрос.

— Папа давным-давно позаботился, меня бесполезно травить. — Ана вцепилась свободной рукой в плоскую флягу, отхлебнула настойку, крепкую и терпкую. Фляга была теплая — Гэл всю зиму бегал по городу налегке и таскал за пазухой «грелку» — травяную настойку друга Шеля.

— Опустите сюда, — велел голос откуда-то сверху. — Так и разит зеленью. Я зол… он действовал нарочито грубо!

Ана разжала руку и проследила, как черный стебель в мелких язвочках скатывается в золотой кувшинчик. С трудом запрокинув голову, Ана смогла увидеть человека, так предусмотрительно явившегося с годным вместилищем для ядовитого подарка.

— Канцлер Дорн, — выдохнула Ана. — Я должна извиниться. Мы так и не поговорили о важном. Я сказала вашему сыну Дару, где искать дракона.

— Его и до вас многие посылали подалее, лишь бы отвязаться, — канцлер брезгливо осмотрел розу. — Благодарю за содействие. Вы вряд ли понимаете, но вы посетили бал и тем сняли с меня сплетню, а также впутали в весьма пикантные разбирательства людей князя. Что можно сделать, чтобы вам стало лучше?

— Я уже отдышалась, — соврала Ана и попыталась вспомнить, что недавно говорила. — Ах, да: я назвала Дару настоящее место, это наверняка так. Дар первый, с кем я познакомилась в столице, и это была очень теплая встреча. Вот только он сразу сказал мне, что у вас дома неладно… И я опять виновата, не поговорила с вами.

— Да все у нас неплохо, — покосившись на Гэла, вздохнул третий канцлер. — Только мы будто по разным тропам идем в одном и том же лесу, я и моя Чиа… или сам лес не один и тот же? Или даже у неё лес, а у меня, — Дорн мрачно осмотрелся. — Болото!

— Знаете, я с детства думала, что у дракона четыре лапы и два уса, — шепотом сообщила Ана. — Но у того, которого зовут Эн… у него много усов любой длины, удобной ему, и еще у него шесть лап. Понимаете?

— Не понимаю, — заинтересовался канцлер.

— Спросите у вашей Чиа, кто такие медведи, попросите описать их подробно, — подмигнула Ана. — Я видела её. Не так давно, я как раз лепила ночью снежки с…

— Даже Лия знает, с кем пропадает её сын, — канцлер встал, сочтя разговор исчерпанным. — Отдыхайте. Мы позже найдем время и обсудим берлоги, снежки и прочее… важное.

— Чиа сказала, что я ничуть на вас не похожа. Ну, про цвет волос и прочее. И еще сказала, что медведи живут на деревьях и прыгают дальше здешних белок, — Ана вцепилась в штанину канцлера. — Эй! Да перестань запирать себя, ты ж не ядовитый, в отличие от розы! И я не ядовитая, и…

— Сердитая, она со всеми на ты, — пискнул Гэл и отодвинулся на шаг.

— Прыгают дальше белок? — брови Дорна поползли вверх. — Медведи?

— Да! Не путайте меня, я и так запуталась. Как же сказать то, что я пытаюсь сказать? Ох, голова болит. Главное касается сада Альвира, и медведей. Я вижу иначе, потому что мой Ан чуткий. Я научилась у него. Послушайте: и медведи разные, и сады. Вы видите за оградой одно, Тан — другое, потому что он Альвиру — особенный человек. Бес впускает его глубже в душу. А я нечаянно пробралась в ту ночь до самого дна его души… Да услышьте вы! Я думала, что увидела тогда настоящего беса, и что Тан ему друг, и он иногда почти как папа. Но теперь сомневаюсь. Он, кажется, слишком сильно отравил себя.

— Вы усложняете, — с сомнением предположил канцлер.

— Мне дурно, но я пытаюсь понять что-то важное, не надо меня отвлекать! Что же я чую? Яда у Альвира сейчас — много! Слишком, понимаете? Зачем ему яд? И где его яд? Он отравил меня, хотя знал, что папа Ан будет зол и что это не убьет меня. Зачем же травил? Чтобы я слегла? Чтобы Тан от него отшатнулся? Чтобы самому не передумать в чем-то важном? Я не понимаю…

Канцлер сел и некоторое время молча обдумывал услышанное. Затем кивнул.

— Гэл, что в точности Тан сказал относительно абрикосов?

— Что в саду зима, снег сугробами и тропиночки узенькие.