Карты четырех царств.

Ладонь согрелась, пальцы дрогнули. Упрямо, сквозь новую боль, напряглись, пытаясь повторить намек на движение. Иглы — ядовитые, кажется — впились в запястье, локоть, плечо. Ул сжал и расслабил кулак, шевельнул рукой… Боль распространилась, и скоро благодаря ей и помощи чьих-то сильных и грубых рук — вон как резко тело вздернули за шиворот! — Улу удалось сесть. Тот же помощник, не церемонясь, двумя пальцами растопырил веки — и свет хлынул, выжигая сознание! Ул вскрикнул, застонал… и почти уверенно, всего-то с сотой попытки, а то и быстрее, пальцами правой руки нащупал точку на запястье левой. И вторую — возле большого пальца, и третью, на мизинце.

Теперь Ул обливался потом, сознавал свою слабость, дрожал и радовался: он — живой! Он медленно, трудно, но всё же выпутывается из невесомых и всемогущих силков изнанки бессмертия.

Еще точки — на шее, на лице. Очень важные на ногах, до сих пор холодных и чужих, как колоды. И возле ушей, и снова на шее. Рука Лэйгаа коснулась запястья и уложила на кожу что-то подвижное, смутно знакомое — это живой браслет, понял Ул. Он всей душой обрадовался прикосновению частицы Шэда, сразу узнал рукоять сабли — той самой, добытой в мире Алеля и проглоченный змейкой-ножнами там же… давно. Целую жизнь назад, до изнанки и встречи с нэйя.

— Вот ты и дома, мой мальчик.

Сердце сошло с ума. Голос мамы! Она дышит в левое ухо, а Лэйгаа — тоже рядом, справа. Теперь в мире совершенно не осталось места для плохого и непоправимого.

— Мама, — едва смогли выдохнуть губы. И все же это было слово, первое сказанное самостоятельно слово… будто удалось еще раз родиться, и снова — в лучшем мире, на руках у единственной мамы.

Вернулось зрение, сожжённое первым взглядом на солнце. Получилось улыбнуться…

Ул окунулся в синеву родного неба, запрокинув лицо. Сразу наплыло в облаке легких волос лицо Лэйгаа — настоящее, а не явившееся во сне или созданное воображением наугад там, в изнанке бессмертия. Глаза нэйя — синие, яркие, словно небо просвечивает через неё насквозь, и золотое лето непрестанно окружает её этим вот облаком легких волос…

— Лэй… Лэйгаа, — выговорили губы.

И рядом появилось лицо мамы. Неожиданное, его оказалось узнать и принять сложнее, чем внешность нэйи. Мама стала… молодая, очень красивая. Смотрит по-иному: прямо и очень спокойно. Глаза у мамы ярче прежнего, вот разве боль… на дне боль, темная и тяжёлая.

Ул нахмурился, сжал губы, не зная, как задать вопрос и время ли сейчас для такого вопроса. Пока надо дышать и приживаться в мире. Дома.

Большая ладонь под затылком грубо оборвала сказку, заставив смотреть не в небо, не на родные лица — а на землю. Почти сразу собственные боль и радость утратили смысл.

В родном мире цвело золотое лето — новое, взрослое. Во все стороны простиралось широченное поле… или площадь? Сплошное спекшееся стекло, прозрачное на бездонную глубину и полное смутным, текучим узором. Ул сразу понял: похожее поле образовалось в Тосэне после боя драконьего вервра Лоэна, но сравнение слабое… Так детская тряпичная игрушка похожа на живого дракона. Это поле — огромно, и, кажется, воистину бездонно.

— Где мы? — прошептал Ул, пытаясь оглянуться и понять, что за люди его окружают, кто помог вернуться домой.

— Эйнэ, — первым отозвался Лоэн.

Сразу удалось повернуть голову и увидеть драконьего вервра. Он выглядел знакомо и в то же время иначе. Старше? Грусть залегла на дне глаз — почти как у мамы. И ответ… в одно слово, будто этим всё сказано! Ул судорожно кивнул и продолжил озираться, дрожа от слабости и упрямо вбирая впечатления. Ул помнил столицу княжества. Прежде там не было ничего похожего на поле стекла!

Озноб продрал по спине, как когтистая лапа хищника — до костей. Что приключилось в родном мире, каков был враг, и наконец — кто его остановил и что за цена была уплачена? Ул отчаянно, через «не могу» удерживал на слабой шее тяжеленную голову и поворачивал её, и перетирал в каменных жерновах полумертвого сознания ужас увиденного и домысленного. Почти сразу внимание привлек… памятник? То ли человек, то ли змей выныривал, выворачивался из каменного плена, брызги летели во все стороны, крошево острыми иглами впивалось в глянец поверхности. Ощущение движения в неподвижном камне сводило с ума. Ул закрыл глаза, собрался с силами и посмотрел опять: памятник неподвижен! Но глаз отказывался воспринимать его, как застывший. Ул прищурился, вглядываясь… но зрение быстро устало бороться с парадоксом скрытого движения, и Ул отвернулся.

Снова стал смотреть — по сторонам.

Похожие на осколки памятников нагромождения там и тут, вдали дыбится нечто разлапистое, упругое даже на вид — то ли оно дерево, то ли пружина вьюна? А вон крыло дракона, наполовину утопленное в стекло… Рядом человек с оружием, почти целиковый, даже лицо внятно видится — только он разрублен надвое, так и замер в атаке, не завершив удар… И еще человек, видно лишь его спину — вроде холмика, а все тело скрыто в стеклянной массе поля.

— Расскажу коротко, я справлюсь.