Карты четырех царств.

— Забирайте тело, нет возражений, — голос Осэа опознался сразу. — Это все, что возможно вернуть. Если говорить о сознании, тем более полном рассудке… Учтите, последствия длительного пребывания в изнанке бессмертия не изучались, это не коварство и не…

— Они изучались мною, по вашей воле, — прошелестел голос, легкий, как лебяжий пух. Ул сразу узнал свою Лею. Сердцу стало горячо и больно. — О колодцах и засухах я кое-что добавлю. Нэйя не смогут летать в вашем небе. Это не наказание, просто здешнее небо для нас… тяжелое. Нэйя не смогут отражаться в ваших озерах. Это не месть, просто я не верю, что память допустимо отнимать силой или обманом, даже для сохранения. Отрезанная, она делается ложью и умирает.

Щеку обожгло дыхание Леи, мелкие иголочки уколи ухо, шею… Боль — волна за волной — покатилась по коже, словно её кипятком шпарили. И даже боль была в радость, она ограждала от изнанки, где нет ничего, совершенно ничего настоящего.

На лоб легла ладонь — прохлада, доброта… И еще, как ни странно, свет. По горлу поползло щекочущим перышком ощущение легкости и радости. Пробудилось любопытство: кто все эти люди? Надо же, с Осэа в её мире разговаривают невежливо! Более того, готовы начать поединок чести? Определенно, обладатель роскошного баса — алый. Хочется верить, он алый и он — из родного мира. Ул попытался улыбнуться, но даже мелкие мышцы лица не слушались.

Проскрипели песчинки под легкими шагами.

— Добавлю от себя: ваше поспешное намерение немедленно забрать тело противоречит воле самого наследника. Он желал увидеть королеву и шел к своей цели весьма настойчиво, — в голосе Осэа вроде бы проявилась усталость. Слова сеялись мерно, как осенний дождик, создающий не полив, а исключительно плесень. — Но, кажется, у нас нет иного пути исчерпать спорный вопрос и вернуться к взаимно удобному формату переговоров.

— Пусс-стой свисс-т, — презрительно вышипел кто-то могучий. Сразу стало легче на душе. Так мог высказаться только Шэд!

— У меня более нет личного интереса оставаться посредником, — этот голос Ул тоже узнал и удивился, почти смог сдвинуть брови. Невыносимо зачесалась переносица, но — нет, не почесать, не чихнуть! Остается слушать мягкий говор драконьего вервра Лоэна, который прежде предпочитал быть вне чужих активных действий. — Позволю себе вопрос. Зачем лично вы в это… играете, о всепомнящая Осэа? — Лоэн помолчал, добавил: — Мы в чем-то схожи. Опираясь на наше гипотетические сходство, предположу: вы желали пополнить озера тайн и разрушили безмерно ценную для вас дружбу с нэйя. Позже вы стремились получить и иные тайны, но осознали, что цена им — утрата столь же дорогой связи душ. Позже вы смогли усомниться в методах. Это достойно уважения, я вот не смог. Вы свернули активность, изолировав себя в избранном мире. За меня подобное сделал брат. Мне потребовалось очень много времени, слишком много, чтобы вслух признать: он старался для моего же блага. Но, может быть, стоя перед Лэйгаа и вы решитесь…

Повисла тишина, и Ул осознал, что он, вопреки бессилию совладать с собственным телом, слегка задерживает дыхание: эту тишину разрушать нельзя.

— Еще предположу, — добавил Лоэн. — Вы сразу осознали, что наследник подлинный. Вы скрыли это, дав ему время… вырасти. Вы, равно как и я, затем использовали его в своих целях. Мы с вами умеем понимать, как порою бывает мал выбор средств. Вряд ли вы ответите мне, но хотя бы себе и позже: в чем ваша цель? Что вам в конечном счете важнее: сберечь уцелевшее или вернуть утраченное, а, если это невозможно, хотя бы примириться с потерей? И разве все эти цели не тупиковые? Я снова сужу по себе.

— Ответа не будет, — отчеканила Осэа. Ул не сомневался, сейчас она использует непроницаемую дневную маску.

От намеков и игр Лоэна и прежде делалось нехорошо. Сейчас — тем более. Одно радует: рука Лэйгаа все так же лежит на лбу, свет под веками делается ярче, оживает вместе с сознанием. Свет пуховый и лучистый, как шарик цветения ивы.

Закружилась голова, но коротко и без тошноты: всего лишь отозвалась на перемещение сквозь междумирье. Вдох… и глоток неразбавленного счастья. Так пахнуть и ласкаться к волосам может лишь ветерок родного мира. Снова дыхание Лэйгаа близко… Оно обжигает. Губы коснулись брови, щеки.

— Ты обещал рисовать для меня цветы в любой тьме, — шепнула нэйя. — Ты ведь обещал!

Ул принял подсказку и постарался мысленно нарисовать цветок для Лэйгаа. Конечно же, алый и трепетный: так виден свет солнца под сомкнутыми веками. Обязательно на длинном, почти незримом, стебле… чтобы цветок парил и танцевал в самом легком ветерке.