Карты и сновидения [СИ]

Его руку тронули теплые пальцы. Даэд пошевелился, открывая глаза. Простонал коротко, переводя взгляд с Андрея на девушку, потом снова на Андрея. Разлепились губы, обведенные по внутреннему краю синей каймой.

— Не могу… — пальцы опущенной руки пошевелились, но сама рука осталась неподвижной, — дай… мне. Я не могу.

— Что? — Андрей шагнул ближе, соображая.

Оглянулся на шепот.

— Элле пил зелье перехода, — глаза у Тинны были широкими, полными испуга, — он может не вернуться.

— Допить, — проговорил Даэд, искажая лицо в ярости от непонимания просьбы, — мне!

— Нельзя! — Тинна схватила Андрея за локоть, — ему нельзя, смотри, сколько он выпил.

Андрей высвободился, осторожно беря со стола полупустой пузырек, в котором качнулась густая, как синие чернила, жидкость.

— А что будет? Если выпить все?

— Дай! — Даэд приоткрыл рот, заваливая голову на плетеную спинку.

— Прости, — Андрей повернулся к девушке, — ну? Ты знаешь?

— Нужно иметь много сил. Так говорят. И даже тогда нельзя часто. Я не знаю, истинно ли. Это знания из поэм саинчи.

— Ах, саинчи… — Андрей сжал пузырек, вспоминая якобы слепого беспомощного старца, который усыпил их пением.

— А если выпить слишком много. Тогда легенды становятся истиной. А там много опасностей. Пойми!

Она стиснула руки, заговорила громче, горячо и несвязно:

— Нас учили. Ты знаешь, как живем, да? Есть слой истинной реальности, есть предсказания снов. Есть работа великой Неллет, ее забота. О равновесии. А это другое совсем. Другие пути. А саинчи. Они же поэты. В их головах. Так вот!

Руки расцепились, рисуя волнистые окружности, и Андрею показалось, невидимые линии запылали угрожающим огнем.

— Там придется идти. И выбрать! Нет, выбирать каждый шаг. Не ошибиться. Иначе чужие истины, ну они не были истинами, они были тут, — тонкий палец уперся в лоб, — а теперь, если выпить, они везде. Настоящие.

— Я понял. То, что напридумывали песенники…

— Не говори так! Плохое слово — напридумывали.

— Песенники ваши, — продолжал Андрей, держа пузырек подальше от пальцев Даэда, — оно материализуется. А придумали они, видать, с душой. С чувством, толком, с….

— С чем? Не давай ему!

— Шутка такая. Ладно…

Он нагнулся к яростному лицу.

— Уважаемый элле. Похоже, зелье ослабило тебя. Руки не поднимешь. А просишь еще.

— Это… переход. Совершается. Сила. Она уже там.

Колено еле заметно дернулось.

— Но ты не уверен, что тебе ее хватит. Извини, элле. Ты уже не молодой мужчина.

Андрей выпрямился, раздумывая и припоминая слышанные им песни саинчи. Он всегда относился к ним, как к певучим сказкам для детей, удивляясь тому восторженному пиетету, с которым слушали певцов люди, цитируя любимые места. Были там герои, любимый персонаж — Янне-Валга, спасающий принцессу безответной любовью. Было древо, уходящее вершиной в блистающую пустоту, стволом держащее истинный мир, а корни пустившее в нижнюю дымку. Еще любили саинчи петь описания тварей, что летали вокруг и копошились в листьях. И выскакивали из нижнего тумана. Эти песни были длинными, полными сладострастного ужаса. Андрею ни разу не случилось дослушать хоть одну до конца. Теперь он пожалел об этом, а вдруг там были и способы, как с тварями справляться. Хотя, чтоб выслушать и запомнить, здраво рассудил он, нужно тут родиться и жить.

Часы снова повернулись на цепочке, чуть покачиваясь над головой Даэда. Часовая стрелка сдвинулась вниз от трехчасовой отметки.

— Подожди, — прошептал Андрей себе.

Там, на его рисунке, часы были тоже. А выпуклое стекло заштриховано бликами от потолочных ламп. Стрелки. Он их нарисовал?

Закрывая глаза, сосредоточился. Открыл снова. Пугаясь тому, что мог ошибиться, подтянул ближе какую-то коробку. Кивнул Тинне.

— Садись. Нужно ждать, полчаса еще. Может, немного меньше.

— Дай! — прохрипел Даэд, — время!

— Прости, элле. Ты не один тут. Такой. Весь из себя спаситель. Нужно, чтоб стрелка показывала ниже трех.

Он уселся на край ящика, по-прежнему держа в руке пузырек с граненой пробкой. Аккуратно вертя и разглядывая, вдруг вспомнил. Дома была такая пробка, чуть побольше, от разбитого стеклянного графина. Тяжелая, со стеклянными гранями. Маленький Андрей хранил ее среди прочих сокровищ. И вынимал, чтоб снова и снова посмотреть через граненое стекло, как мир множится, превращаясь в десятки миров, почти одинаковых, но все же разных. Те, что по краям, теряли очертания, а еще — размывались радужными волшебными красками, превращая знакомые линии в сказку.

— Нет, — испуганный голос выдернул его из воспоминаний.

Андрей смотрел на свои пальцы, обхватившие граненое стекло. Желание вытащить пробку и приложить ее к глазу не хотело уходить, упиралось. Всего на минуточку, уговаривал в голове голос, удивленный сопротивлением, да ладно, что будет-то? Всего на минутку, прижать и посмотреть. Как раньше.

— Подержи, — попросил он Тинну, понимая, сейчас выдернет пробку. А там — запах зелья, ну и не надо сейчас смотреть эти волшебные картинки, множащие миры. Мало ли.

Та затрясла головой, отодвигаясь.