Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

Как ни в чем не бывало доктор Доналдсон уселся обратно, положив на ручку кресла книгу. Это была книга о гипофизе[230], успел заметить я.

Тереза устроилась на своей любимой низенькой скамеечке и нетерпеливо взглянула на Пуаро.

— Ну что, видели Первиса? Что он говорит?

— У него имеются некоторые соображения, мадемуазель, — неопределенно отозвался Пуаро.

Она задумчиво на него посмотрела. Затем украдкой на доктора. Мне показалось, что этим взглядом она остерегала моего друга.

— Но я предпочел бы доложить вам о них позже, — продолжал Пуаро, — когда мои замыслы обретут большую определенность.

Слабая улыбка мелькнула на губах Терезы.

— Я сегодня вернулся из Маркет-Бейсинга, где у меня был разговор с мисс Лоусон. Скажите мне, мадемуазель, в ночь на тринадцатое апреля — помните, в тот день были закрыты все банки — из-за Пасхи, — в ту ночь вам не случалось стоять на коленях на лестнице, после того, как все улеглись спать?

— Что за странный вопрос, уважаемый Эркюль Пуаро. Для чего мне было там стоять?

— Вопрос, мадемуазель, состоит не в том, для чего, а стояли или нет?

— Не знаю. Вероятнее всего — нет.

— А мисс Лоусон, представьте, утверждает, что стояли.

Тереза пожала изящными плечиками.

— Это имеет значение?

— Очень большое.

Она впилась в него взглядом, не забыв состроить любезную мину. Пуаро отвечал ей тем же.

— Какое-то идиотство! — вдруг выпалила Тереза.

— Pardon?[231]

— Определенно идиотство! — повторила Тереза. — А как по-твоему, Рекс?

Доктор Доналдсон кашлянул.

— Извините меня, мосье Пуаро, но в чем состоял вопрос?

Мой приятель развел руками.

— Вопрос был самый простой. Кто-то забил гвоздь в плинтус на площадке лестницы, а потом замазал его коричневым лаком, чтобы шляпка не бросалась в глаза.

— Это что, новый вид черной магии? — спросила Тереза.

— Нет, мадемуазель, все гораздо обыденней и проще, нежели вы полагаете. На следующий вечер, во вторник, кто-то привязал к гвоздю нитку, а другой ее конец — к балюстраде, в результате чего мисс Аранделл, выйдя из комнаты, задела эту нитку ногой и рухнула с лестницы.

Тереза шумно втянула в себя воздух.

— Это был мячик Боба!

— Pardon, но это не так.

Наступило молчание, которое нарушил Доналдсон.

— Прошу прощения, но какое у вас имеется доказательство относительно этого заявления? — тем же педантичным голосом тихо спросил он.

— Гвоздь, письмо, написанное рукой мисс Аранделл, и, наконец, то, что мисс Лоусон видела собственными глазами, — также тихо ответил Пуаро.

— Она говорит, что это сделала я, да? — обрела голос Тереза.

Пуаро ничего не ответил. Только наклонил голову.

— Это — вранье! Ничего подобного я не делала.

— У вас была иная причина стоять на коленях посреди лестницы?

— Не стояла я ни на каких коленях ни на каких лестницах!

— Не делайте опрометчивых заявлений, мадемуазель!

— Меня там не было! Ночуя у тетушки, я вообще никогда не выходила из своей комнаты до самого утра.

— Мисс Лоусон узнала вас.

— Она, наверное, спутала меня с Беллой Таниос или с одной из горничных.

— Она утверждает, что это были вы.

— Она лжет!

— Она узнала ваш халат и брошь.

— Брошь? Какую брошь?

— Брошь с вашими инициалами.

— Ах, эту! Какая же она мелочная лгунья!

— Так вы все-таки отрицаете, что это вас она видела?

— На все ее небылицы я вам столько наговорю…

— Хотите сказать, что вы умеете лгать лучше, чем она, да?

— Возможно, — спокойно сказала Тереза. — Но в данном случае я говорю правду. Я не вбивала никаких гвоздей, не плюхалась на колени, чтобы прочесть молитву, не собирала рассыпанное кем-то золото или серебро, — словом, на лестнице меня не было.

— Брошь, о которой идет речь, сейчас у вас?

— Надеюсь. Хотите на нее посмотреть?

— Если позволите, мадемуазель.

Тереза встала и вышла из комнаты. Наступило неловкое молчание. Доктор Доналдсон смотрел на Пуаро с таким видом, будто перед ним был некий биологический препарат.

Тереза вернулась.

— Пожалуйста.

Она чуть ли не швырнула украшение в Пуаро. Это была большая, довольно броская брошь из хромированной стали с вензелем мисс Аранделл, заключенным в круг. Должен сказать, она была достаточно велика, и поэтому мисс Лоусон могла без труда разглядеть ее в зеркале.

— Я ее давно уже не ношу. Мне она надоела, — сказала Тереза. — Лондон завален ими. Все служанки нацепили свои инициалы.

— Но когда вы ее покупали, она стоила дорого?

— О да. Поначалу их почти ни у кого не было.

— А когда это было?

— В прошлое Рождество, по-моему. Да, примерно в то время.

— Вы кому-нибудь ее одалживали?

— Нет.

— А брали с собой в «Литлгрин-хаус»?

— Наверное. Да, точно брала.

— И нигде не оставляли ее? Кроме своей комнаты?

— Нигде. Помню, я приколола ее к зеленому свитеру. В тот приезд я не вылезала из этого свитера.

— А где была брошь ночью?

— На свитере — я ее не откалывала.

— А сам свитер?

— Свитер, черт побери, лежал на стуле.

— Вы уверены, что никто не снимал брошь со свитера? Пока вы спали. А потом могли снова приколоть.