Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

— Что такое… не понимаю… картошка, свекла… что это значит, Саймон!

Саймон уже тянулся заглянуть через ее плечо, когда с воплем:

— Извините, это мне! — синьор Ричетти вырвал телеграмму из рук Линит, испепеляя ее взором.

Недоумевая, Линит вертела оставшуюся у нее обертку.

— Какая я дура, Саймон. Тут же написано: Ричетти, а не Риджуэй, и, уж во всяком случае, я больше не Риджуэй. Надо извиниться.

Она поспешила за коротышкой-археологом на корму.

— Извините меня, синьор Ричетти. Понимаете, моя девичья фамилия Риджуэй, и я совсем недавно замужем, чтобы…

Она умолкла, лучась улыбкой и приглашая его тоже посмеяться над faux pas[305] новоиспеченной жены.

Однако Ричетти было явно не до смеха. Вряд ли сама королева Виктория[306], вынося порицание, имела столь осуждающий вид.

— Нужно внимательно читать фамилии. Небрежность в таких вещах непростительна.

Линит прикусила губу и залилась краской. Она не привыкла к тому, чтобы ее извинения принимались подобным образом. Вернувшись к Саймону, она в сердцах сказала:

— Эти итальянцы — несносные люди.

— Не обращай внимания, дорогая, пойдем еще раз посмотрим крокодила из слоновой кости, что тебе понравился.

Они сошли на берег.

Глядя, как они идут по пристани, Пуаро услышал за спиной прерывистый вздох. Он оглянулся — рядом, уцепившись руками за поручень, стояла Жаклин де Бельфор. Когда она взглянула на него, его поразило выражение ее лица. Ни радости на нем, ни злобы. Какая-то опустошительная мысль снедала ее.

— Им безразлично, — глухо сказала она. — Они как-то выскользнули. Я упустила их… Им все равно, здесь я или меня уже нет… Я уже не могу изводить их…

Ее обжимавшие поручень руки дрожали.

— Мадемуазель…

— Не надо об этом, — оборвала она его, — поздно уже… Конечно, вы были правы: не надо мне было ехать… Как вы тогда сказали? «Скитания души»? Пути назад у меня нет — только вперед. И я не остановлюсь. Им не видать счастья, не видать… Скорее я убью его…

Резко отвернувшись, она отошла. Смотревший ей вслед Пуаро почувствовал руку на своем плече.

— Ваша подружка чем-то огорчена, мосье Пуаро.

Пуаро обернулся. Не веря своим глазам, он увидел перед собой старого знакомого.

— Полковник Рейс!

Бронзоволицый высокий человек улыбнулся.

— Что, немного удивлены?

С полковником Рейсом Эркюль Пуаро свел знакомство в прошлом году, в Лондоне. Они встретились на одном странном званом обеде, который для их странного хозяина завершился смертью.

Пуаро знал, что такие люди, как Рейс, не афишируют свои поездки. Обычно он объявлялся в тех краях империи, где назревали беспорядки.

— Так вот вы где — в Вади-Хальфе, — задумчиво сказал Пуаро.

— Я плыву на этом пароходе.

— Что вы хотите сказать?

— Я возвращаюсь с вами в Шелал.

Эркюль Пуаро удивленно поднял брови.

— Как интересно. Может, отметим нашу встречу?

Они прошли в салон, совершенно пустой в это время.

Полковнику Пуаро заказал виски, а себе двойной подслащенный оранжад[307].

— Итак, вы возвращаетесь с нами, — отхлебнув напиток, сказал Пуаро. — Но ведь быстрее плыть рейсовым пароходом, они ходят и днем и ночью.

Полковник Рейс скроил довольную мину.

— Правильно мыслите, мосье Пуаро, — сказал он любезным тоном.

— Вопрос, значит, упирается в пассажиров?

— В одного.

— Кто бы это, интересно? — вопросил лепнину на потолке Эркюль Пуаро.

— К сожалению, я и сам не знаю, — уныло сообщил Рейс.

Пуаро глядел на него озадаченно.

— Для вас я не буду напускать туману, — сказал Рейс. — У нас тут было довольно неспокойно. Нам не нужны бузотеры, которые на виду. Нужны те, кто очень вовремя поднесли спичку к бочке с порохом. Их было трое. Один уже покойник, другой — в тюрьме. Я ищу третьего. За ним уже числится пять или шесть преднамеренных убийств. Он головастый, этот платный агент, другого такого не сыскать… Он на этом пароходе. Мы перехватили одно письмо, расшифровали, и там такие слова: «С седьмого по тринадцатое февраля Икс плывет туристом на „Карнаке“». А под каким именем плывет этот Икс — неведомо.

— Какие-нибудь приметы имеются?

— Никаких. Американец, ирландец, француз — в нем все эти крови намешаны. Только нам какая с этого польза? У вас есть соображения?

— Соображения — это всегда хорошо, — раздумчиво сказал Пуаро.

Они понимали друг друга с полуслова, и Рейс не стал задавать других вопросов. Он знал, что Эркюль Пуаро только тогда говорит, когда отвечает за свои слова.

Пуаро потеребил нос и горько посетовал:

— Тут и без того происходит нечто такое, что внушает мне сильнейшую тревогу.

Рейс вопросительно глядел на него.

— Представьте себе, — продолжал Пуаро, — что некто «А» совершил вопиющую несправедливость в отношении «Б». Этот «Б» замыслил месть. Угрожает.

— Они оба на пароходе?

Пуаро кивнул.

— Точно так.

— И «Б», если я правильно догадываюсь, — женщина?

— Именно.

Рейс закурил.

— Я бы не стал тревожиться. Если человек вовсю трубит о том, что он собирается сделать, он, как правило, ничего не делает.

— Можете добавить: тем более если это женщина.

— Да, это так.

Озабоченность не покидала Пуаро.

— У вас что-то еще? — спросил Рейс.