Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

— Они, должно быть, повздорили. Я имею в виду Джона и Тимоти. Я вышла из палатки… Я вышла из палатки…

— Да, да?..

Глаза миссис Лаксмор потемнели, сделались большими. Она как будто снова видела эту сцену, будто снова все повторялось перед нею.

— Я вышла из палатки, — повторила она. — Джон и Тимоти были… О! — Ее передернуло. — Как это происходило, я почти не помню. Я бросилась между ними… Я сказала: «Нет! Нет, это неправда!» Тимоти ничего не хотел слушать. Он бросился на Джона. Джону пришлось выстрелить… это была самооборона. Ах! — Она с рыданиями закрыла лицо руками. — Он был убит… убит наповал… прямо в сердце.

— Ужасный момент, мадам.

— Мне никогда этого не забыть. Джон был благороден. Он готов был предать себя в руки правосудия. Я не хотела и слышать об этом. Мы спорили всю ночь. «Ради меня!» — убеждала я его. В конце концов он согласился со мной. Он не мог допустить, чтобы я страдала. Такая слава! Только представьте себе газетные заголовки: «Двое мужчин и женщина в джунглях. Первобытные страсти».

Я предоставила все решать Джону. Он все-таки уступил мне. Люди ничего не видели и не слышали. У Тимоти был приступ лихорадки. Мы сказали, что от него он и скончался. Похоронили его там, на Амазонке. — Тяжелый вздох потряс ее тело. — Затем — назад к цивилизации и разлука навек.

— В этом была необходимость, мадам?

— Да, да. Мертвый Тимоти встал между нами так же, как это сделал Тимоти живой. Даже более… Мы распрощались друг с другом навсегда. Иногда я встречаю Джона Деспарда в свете. Мы улыбаемся, вежливо разговариваем, и никто не догадывается, что мы пережили. Но я вижу по его глазам, а он по моим, что нам этого никогда не забыть…

Воздавая должное рассказанному, Пуаро не прерывал чуть затянувшегося молчания.

Миссис Лаксмор достала косметичку и попудрила нос, магия высокой страсти тут же исчезла.

— Какая трагедия, — произнес Пуаро уже совершенно обыденным тоном.

— Вы понимаете, мосье Пуаро, — серьезно сказала миссис Лаксмор, — мир никогда не должен узнать правды.

— Это больно слышать.

— Но это невозможно. Ваш друг, этот писатель, вы уверены, что он не станет отравлять жизнь ни в чем не повинной женщины?

— Или требовать, чтобы повесили ни в чем не повинного мужчину? — буркнул Пуаро.

— Вы тоже так считаете? Я очень рада. Он не виноват. И преступление, внушенное страстью, нельзя называть преступлением. Тем более что это была самооборона. Он был вынужден выстрелить. Так вы, мосье Пуаро, действительно согласны со мной, что людям незачем знать, отчего на самом деле умер Тимоти?

— Писатели иногда на редкость бессердечны, — пробормотал Пуаро.

— Ваш друг женоненавистник? Он хочет заставить нас страдать? Но вы не должны допустить этого! Я не позволю. Если потребуется, я возьму всю вину на себя. Скажу, что я застрелила Тимоти!

Она встала и решительно вскинула голову.

Пуаро тоже поднялся.

— Мадам, — сказал он, взяв ее за руку, — в вашем вызывающем восхищение самопожертвовании нет необходимости. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы истинные факты никогда не стали известны.

Нежная улыбка слегка тронула лицо миссис Лаксмор. Она немного подняла руку, так что Пуаро, хотел он того или не хотел, вынужден был поцеловать ее.

— Несчастная женщина благодарит вас, мосье Пуаро, — сказала она.

Это было последнее слово преследуемой королевы удостоившемуся благосклонности придворному. Пуаро пришлось удалиться, дабы соответствовать предложенной ему роли.

Оказавшись на улице, он с наслаждением вдохнул свежий воздух.

Глава 21 Майор Деспард

— Quelle femme![116] — восхитился вслух Пуаро. — Се pauvre Despard! Се qu'il a du souffrir! Quel voyage epou-vantable![117]

Вдруг он расхохотался.

Он шел по Бромптон-роуд. Остановился, достал часы, прикинул.

— Ну, да у меня еще есть время. Во всяком случае, подождать ему не вредно. Я могу пока заняться другим маленьким дельцем. Как это, бывало, напевал мой друг из английской полиции, сколько же лет тому назад? Сорок? «Кусочек сахара для птички…»

Мурлыкая давно позабытую мелодию, Эркюль Пуаро вошел в роскошный магазин, торгующий женской одеждой и различными украшениями, и направился к прилавку с чулками.

Выбрав симпатичную и не слишком заносчивую продавщицу, он сказал ей, что ему требуется.

— Шелковые чулки? О, у нас прекрасный выбор. Только из натурального шелка, не сомневайтесь.

Пуаро отодвинул коробочки в сторону. Он еще раз применил все свое красноречие.

— Ах, французские? Вы знаете, они с пошлиной, очень дорогие.

Была подана новая партия коробок.

— Очень мило, мадемуазель, но все же я имею в виду более тонкие.

— Это — сотый номер. Конечно, у нас есть и особо тонкие, но, к сожалению, они идут по тридцать пять шиллингов пара. И очень непрочные, конечно. Прямо, как паутина.

— C'est са. C'est са, exactement[118].

На этот раз молодая дама отсутствовала довольно долго.

Наконец она вернулась.

— К сожалению, они в самом деле тридцать семь шиллингов шесть пенсов за пару. Но красивые, не правда ли?

Она осторожно вытащила чулки из прозрачного конверта — тончайшие, прозрачнейшие чулки.