Карусель

— Могущественного врага ты завел себе, Андрей Ростиславович!

— Он не только мне враг, — сказал я.

— Человек, который при всех политических конъюнктурах сумел продержаться на поверхности, — безусловно умный человек, ловкий. Я не считаю себя дураком, но мне сейчас, Андрей, очень трудно жить и работать, я тебе уже говорил об этом. Так бывает трудно, что хочется все бросить и уйти в отставку, только я без этой чертовой работы жить не могу! Да и кому я буду нужен? Мне до пенсии еще трубить и трубить...

И снова я отключился, он что-то говорил, я смотрел на него, а мысли мои переключились на то, что недавно произошло в Борах; рабочие совхоза переизбрали директора. Публицист Семен Линьков, будучи в ссоре с директором, написал про него, неоднократно упоминал его имя и в других статьях, которые публиковал в центральных газетах. В общем, настроил против него людей. И на первом же собрании рабочие взяли и выбрали директором другого односельчанина... Не прошло и года, как тот развалил все налаженное хозяйство. Совхоз стал отставать по всем показателям, а раньше считался передовым в районе. Новый директор и с людьми был груб, нетерпим к критике. Я иногда заезжал на «Ниве» в Боры, там хороший магазин, всегда можно купить курицу, яиц. Как-то разговорился со знакомым механизатором, тот стал жаловаться на аховые дела в совхозе, дело дошло до того, что зарплату на два месяца задержали. Платить нечем, да и на банковском счету пусто...

— Вот при бывшем директоре у нас был порядок! — говорил механизатор. — И план выполняли, и премии получали.

— За что же вы его сняли? — спросил я.

— За что? — задумался механизатор. — А черт его знает, за что! Все заорали, мол, хватит ему нами командовать, и я заорал... А новый директор пришел и на нас стал орать. И вот терпим. А что делать?

— Идите на поклон к бывшему директору, — посоветовал я. — Хорошие руководители на дороге не валяются. Вот лично тебе он сделал что-нибудь плохое?

— Да вроде бы нет, — подумав, сказал он. — Наоборот, помог стройматериалами, когда я новый дом строил, даже дефицитного шиферу сто листов выписал, а у этого зимой снегу не выпросишь!

— Выходит, поменяли корову на козу? — поддел я его. Вот они, гримасы перестройки! Что хочу, то и ворочу.

— А что? — осенило механизатора. — Всем миром пойдем к нашему Лексеичу на поклон, будем просить вернуться на директорское место, а этого — по шапке, пока все не развалил!

На счастье боровцев бывший директор совхоза «Лексеич» оказался негордым человеком, он и сам болел душой, видя, как гибнет на корню поднятое им совхозное хозяйство. Принял он совхоз, и вот уже через полгода в местной печати появилась статья о том, что дела в Борах пошли на лад.

— ...многие думают, что перестройка — манна небесная! — между тем, толковал мне Алексей Павлович. — Тяп-ляп и готово. Так не бывает, дорогой Андрей!

Как будто я возражал!

— Ты обратил внимание, что разоблачительных статей и фельетонов в газетах и журналах появляется много, а вот с работы почти никого не снимают? Раньше, бывало, после выступления газеты сразу же принимались меры вплоть до снятия с поста, исключения из партии, если проступок серьезный, а теперь и рубрики такой в газетах не стало: «Меры приняты». Как в басне Крылова: «А Васька слушает да ест...»

Это верно. В печати много писали о семейственности и злоупотреблениях в некоторых издательствах, журналах, даже фамилии директоров, их приятелей и родственников, печатающихся друг у друга, назывались, но пока не сняли ни одного...

— Ты меня опять не слушаешь? — сердито округлил свои голубые глаза Термитников.

— Твои слова — бальзам на мои раны, — улыбнулся я.

— Я никогда не дам тебе плохой совет, — подобрел Алексей Павлович. — Смири свою гордыню, Андрей! Плетью обуха не перешибешь.

— Посоветуй, что же мне делать? — невесело сказал я. — Книгу мою передвинули на год-два в издательском плане, на работу в журнал не берут, с обменом квартиры дело застопорилось. Алла Дмитриевна Комлева и ее муж-режиссер, оказывается, в дружбе с Осинским. Куда же бедному крестьянину податься?

— У тебя ведь поместье в Петухах? Поезжай туда и твори. Ты ведь вольная птица, не то что мы грешные...

В Петухах у меня обыкновенная крестьянская изба: кухня и комната, где письменный стол. И еще книги. Поместьем уж никак все это нельзя было назвать. Далеко до дачи Осипа Осинского.

Я поднялся с большого обитого кожзаменителем кресла. Оно облегченно вздохнуло, расставшись со мной. Позолоченный амурчик над богатой старинной люстрой надул свои толстые щеки, грозя мне своим луком. Но я не боялся золотой стрелы Амура, мое сердце уже было пронзено ею, в тот самый миг, когда я впервые увидел золотоволосую Ирину.

— Ну спасибо, Алексей, — пожал я ему руку, — ты снял камень с моей души!