Карусель

Бородулин сбоку насмешливо посмотрел на меня. Был он невысокого роста, с длинными, до сутулых плеч жирными пегими волосами, острым носом, умными прозрачными глазами и скошенным подбородком, увенчанным волосатой бородавкой. Шея его сразу уходила в покатые бабьи плечи. Он был в коричневой замшевой куртке с отложным вязаным воротником, брюках «эластик», на ногах — высокие кожаные сапоги на микропорке.

— Известно, Андрюша, известно, — скороговоркой проговорил Бородулин, — так же известно, как и то, что в правление выдвинут поэта Илью Авдеенко, а потом при тайном голосовании дружно забаллотируют...

— А кому не угодил... Старик? — кивнул я на трибуну. Я как-то не привык уважаемого, заслуженного поэта за глаза называть «Старик». Он мне нравился, и я решил его не вычеркивать из списка для тайного голосования.

— Поцапался с Беленьким и Осинским, когда они хотели протащить в Союз писателей своего родственника... Племянник Беленького женился на дочери Осинского. Не беда, что он инженер, они его задумали сделать писателем...

— А что, он талантливый?

— Какое это имеет значение? Осип Осинский — сила. У него пьесы идут по всей стране. Да и влиятельных приятелей везде хватает. ... Сыграли свадьбу, молодым — «Жигули» и кооперативную квартиру, сообща соорудили ему сборник рассказиков, быстренько издали — связи-то у Осинского и Беленького оё-ёй! Ну, а на секретариате Старик на дыбы; мол, какой это писатель? Недоразумение одно... На него стали давить, Старик уперся и ни в какую... Зятька Осинского зовут Дима Кукин, не приняли его на секретариате... После этого и покатили бочку на Старика! А про Диму Кукина ты еще услышишь! Пока суд да дело, Осинский его в издательство устроил. Думаю, как свалят Старика, он автоматом проскочит в Союз писателей. Против Осипа Осинского и Ефима Беленького никто у нас не пойдет...

Чуть выпуклые глаза Кремния излучали матовый блеск оловянной пуговицы. Он мог говорить, шутить, смеяться, а холодные, цепко ощупывающие глаза оставались равнодушными. Поближе узнав Кремния, я пришел к мысли, что он смертельно скучает и, чтобы встряхнуть себя, придумывает разные гадости, от которых страдают ближние. Я помню, как, погуляв в писательском кафе, мы потом веселой компанией поехали к нему — Бородулин жил тогда у Нарвских ворот. Его жена встретила нас враждебно, стала отчитывать Кремния. Улыбаясь, к ней подошел Дедкин и стал защищать Бородулина, мол, он умный, талантливый...

— Вы не знаете, что это за человек! — гневно выпалила она. — Он ведь всех вас ненавидит, идиоты...

И тогда Кремний удивил меня: он схватил красивый торшер с оранжевым абажуром и грохнул его на паркетный пол, а потом посмотрел на разбушевавшуюся жену побелевшими глазами и рявкнул:

— Вон отсюда, тварь!

Жена ушла в другую комнату, треснув дверью, мы тоже потянулись к выходу. Хрустя осколками лампового стекла, Кремний бросился за нами.

— Бросьте вы, ребята, что с глупой бабы возьмешь? Посидим, выпьем. У меня есть бутылка...

Но никто не остался, лишь Михаил Дедкин, услышав про бутылку, задержался на какое-то время, а потом догнал нас у стоянки такси — дело было ночью — карман его куртки оттопыривался. Уж не знаю каким способом, но бутылку он у расстроенного Кремния выманил, хотя до этого жаловался, что Бородулин, пожалуй, единственный из его знакомых, которого ему не удалось ни одним из способов «расколоть». Наверное, Кремний, в отличие от многих, видел Мишку Китайца насквозь.

Мои наивные представления о Союзе писателей все больше рушились. Я-то считал, что это святая святых, где живут чуть ли не небожители. Властители дум... А тут вон что творится!..

Впрочем, в 70-е годы везде творилось нечто подобное, в том числе и на самом верху нашего общества. И просто застоем это, пожалуй, слишком мягко назвать! При застое подразумеваются тишь да гладь, незаметное загнивание. А тут все бурлило, возникла в нашем обществе целая мелкобуржуазная прослойка, появились на свет «деловые» люди новой формации, умеющие в мутной водице рыбку ловить! Они хлынули в культуру, литературу, науку, кино — туда, где денежно. Хотя они и не хотели себя отождествлять с хищниками из сферы обслуживания и торговли, но на самом деле ничем не отличались от дельцов нового типа. Так же рьяно «делали» деньги, так же нагло обманывали людей. Ведь покупатели вечером становятся читателями и зрителями.

Я увидел у высоких белых дверей Мишку Китайца, он манил рукой сидящего в нашем ряду полного губастого поэта с живописной седой шевелюрой и длинными баками.

— Меня? — прошептал поэт, тыча себя пальцем в грудь.

Дедкин закивал головой. Поэт, кряхтя, выбрался из ряда, а его место тут же занял Мишка Китаец.

— Ты вытащил Олежку в президиум? — усмехнулся Бородулин.

— Я в буфете за его счет выпил, ну, и послал расплатиться, — хрипло рассмеялся Дедкин.

— Ну и провокатор! — добродушно хмыкнул Кремний.

— Старина, толкни меня в правление! — посерьезнев, попросил его Мишка Китаец. — Я тебе бутылку коньяка поставлю. Не веришь? Вот те крест!

— Тоже в начальство лезешь?