Кащеево царство

       - Нам тоже жить на что-то надо, - пробурчал человечек. Он наставил на Буслая растопыренную ладонь, забормотал на неизвестном языке, и вдруг пелена застлала глаза сотника. Он завращал зрачками, задёргал головой, но морок не проходил. "Что же это? - подумал он. - Матушка-Богородица, пронеси!". Тело его задрожало как в лихорадке, на лбу выступил пот; Буслай что есть силы вцепился в борта лодки, но она вдруг качнулась, и он опрокинулся на спину. До уха его долетали чьи-то голоса, слышалось: "Держать! Не отпускать!", в нос ударили сладковатые запахи, а живот вдруг вспучился тошнотой и пошёл, пошёл извергать через глотку что-то тягуче-противное и липкое. Наконец, жар отпустило, пелена начала растворяться, и Буслай узрел перед собой мерцающую позолотой фигуру беременной женщины со стянутой в узел причёской. "Золотая баба", - мелькнуло в голове. Он протянул к фигуре руку, захрипел от вожделения, но какая-то сила бросила его обратно. "Не отпускать!" - требовательно повторял голос. Наконец, пелена растворилась окончательно, и вместо золотой бабы обнаружилась пузатая старуха с всклокоченными волосами, державшая в руках бубен и колотушку. Пересёкшись взглядом с Буслаем, она осклабилась щербатым ртом и что-то произнесла по-югорски. Мгновение спустя кто-то перевёл её слова:

       - Очухаться?

       Голос был знаком. Сотник скосил глаза на Арнаса. Тот держал его за ноги и вглядывался в лицо.

       - Отпусти. Пошто вцепился? - недовольно произнёс Буслай.

       Он опять дёрнулся, но руки его тоже кто-то держал, прижав к ворсистой шкуре. Ушкуйник задрал голову: позади стоял Лешак - молодой ратник неимоверной силищи, за тугодумие прозванный Неспехом.

       - Вы что это затеяли, братцы?

       Лешак смотрел на него безумными глазами и не отвечал.

       - Что затеяли говорю? - спросил Буслай, повысив голос.

       - Опять чревом молвишь, сотник? - выдавил, наконец, Лешак.

       - Что? Я вот тебя сейчас! - Буслай дёрнул руки, но ратник продолжал держать его. - А ну отпусти! Я те не короб с гривнами, что меня тискать.

       Вой перевёл вопросительный взгляд на знахарку. Та что-то произнесла, отойдя в угол и отложив бубен с колотушкой. Арнас перевёл:

       - Отпустить.

       Лешак расцепил захваты. Буслай, скрипнув суставами, положил онемевшие руки вдоль боков. Голова у него закружилась, в грудь словно воткнули кол. Он захрипел, с трудом вдыхая и выдыхая спёртый воздух.

       - Хорошо, хорошо, - закивал, улыбаясь, пермяк. - Здоровый быть. Скоро-скоро.

       - Долго я уже валяюсь? - спросил Буслай.

       - Да второй только день, - ответил Неспех. - Она вон, - показал он на бабку, - лечить тебя взялась. По-своему, по-чудински. А я, значит, руки держал, чтоб ты не брыкался. Чуть избу не разнёс всю.

       - Где мы? В стане нашем?

       - В стане. Только в другом. Не в том, который Ядрей поставил. До него отсюда, говорят, один переход.

       - А река какая есть в околице?

       - Да тут почитай одни реки. Куда ни плюнь, одна вода. Комарья, должно, летом - страсть.

       - Так ты передай ребятам, чтоб водяному оленя отдали.

       - Чего? - не понял ратник.

       - Оленя надо водяному отдать, не то рассердится. Сон у меня был. Вещий. - Буслай говорил тихо, с запинками, рожая каждое слово.

       - Ладно, передам, - кивнул Неспех.

       Сотник вновь поглядел на зырянина.

       - Ну а ты чего в ноги вцепился? Понравились никак?

       Арнас отпустил Буслаевы лодыжки, улыбнулся.

       - Тяжёлый был. Плохой. Теперь хороший. Здоровый.

       - Пожрать что-нибудь дайте, - попросил Буслай. - Брюхо сводит.

       Оленя, разукрашенного ленточками и бубенцами, подвели к пологому берегу реки. Во льду была вырублена прорубь, к которой вела узкая тропинка, пробитая в снегу. Ушкуйники цепочкой выстроились на мёрзлой земле, сотник, держа под уздцы оленя, окинул их взглядом.

       - Я - не потворник[43], - сказал он. - Заговоров не знаю, а потому скажу как умею. Отдаю этого зверя владыке морей, рек и окиянов, чтобы возвеселился он в своих чертогах и помогал бы нам во всём, что только ни задумаем. - Сотник был ещё слаб, говорил негромко, слегка покачиваясь под порывами ветра. По реке бежала позёмка, из-под снега застывшей накипью торчали прибрежные валуны, деревья лениво шевелили голыми ветками, изнемогая от мороза. Кроны пятнали голубое небо ветвями, словно пауки чёрными лапами. Окоём резко очерчивал верх и низ, крышкой накрывая огромное блюдо земли. Ратники громко сопели, окутывая немытые бороды паром, переминались с ноги на ногу, хрустели снегом. Чуть поодаль из-за деревьев выглядывала бабка-югорка. Её не прогоняли - пусть смотрит, если хочет. Шагах в тридцати от неё, тоже за спинами ратников, стоял зырянин. Ёжась от холода, он покашливал в бородёнку и тёр плечи рукавицам.

       - Ну что, хлопцы, подмогнёте? - спросил Буслай воев.

       Те переглянулись, из неровной цепочки вышел могучий вой в тулупе, с коричневой бородищей, закрывавшей пол-лица. Это был Нечай Сатана, и приходился он Буслаю то ли дальним родичем, то ли земляком. Обернувшись к остальным, Нечай прогудел:

       - Подвесть бы надо. Подержать.