Кащеево царство

       Он тоже был на стороне отца Иванко, хотя и без Савкиного исступления. Страшился боярин возмездия за порушенных истуканов, а потому искал заступничества Христова. Авось Исус-то оборонит от югорских навий!

       - Отступают бесы, - ухмыльнулся поп. - Много их было, проклятых. Уж и не чаял вытравить. Думал, калёным железом придётся.

       А Моислав вдруг заголосил как сумасшедший:

       - Се святая Варвара грядёт в торжестве и во славе. Уже, уже карает она лукавых. Бойтесь гнева её! Никто не избегнет! Аллилуйя тебе, святая великомученица!..

       - Что это он Варвару-то вспомнил? - спросил Ядрей. - Смерти, что ль, боится? Может, соборовать его, батюшка?

       Священник молчал. Он вслушивался в завывания Моислава и бледнел прямо на глазах.

       - Довели до помешательства, - буркнул Яков Прокшинич.

       - Это благодать на него нисходит, - неуверенно предположил отец Иванко.

       Вятшие принялись совещаться, спорить, потом воевода промолвил:

       - Ладно, батюшка, с изгнанием бесов заканчиваем. Оставляю его на тебя. Выходишь - хорошо. Не выходишь - знать, судьба такая. Но ежели выздоровеет, он мне с ясным умом нужон. Отец-то его небось не обрадуется, ежели сына в таком виде вернём.

       - Отец его сам давно с ним не в ладах, - заметил боярин Завид.

       Остальные промолчали. Ядрей вышел из чума и с чувством высморкался в снег.

       Обратно через реку шамана перевёз Ящер. Кулькатли поначалу удивился такому обороту, но затем решил, что трусливый божок, очевидно, просто боится его, великого пама Югры, и спешит выслужиться, чтобы пам не наслал на него проклятие. Самодовольно ухмыляясь, он взобрался на спину зверя и, взявшись за длиннющие усы чудовища, спросил:

       - Замучил тебя небось этот Крестос?

       Ящер ничего не ответил ему - он не умел говорить. Да и шаман не надеялся на ответ - ему хотелось насладиться своей победой, воплотить её в звук, ощутить сладостный привкус торжества над залётным демоном.

       Посланники Сорни-Най встретили его на другом берегу. Они приняли к себе лебедя и разлетелись кто куда. Даже охотник Пера, лишённый крыльев, умчался быстрее ветра. Шаману же пришлось проделать весь путь с превращениями в обратом порядке. Никто не препятствовал ему покинуть нижний мир, земля мёртвых словно и впрямь омертвела, покинутая всеми жителями, и только ящерицы с насекомыми по-прежнему лазили по скалам, шурша своими тельцами.

       Завершив, наконец, свои перевоплощения, пам в образе сокола добрался до жилища блистательной Зарини. В дом его не пустили - богиня как раз рожала долгожданное дитя. Маленький человечек в шапке-ушанке открыл калитку и, строго глянув на прилетевшую птицу, с неприязнью поджал губы.

       - Ты обидел богиню. Она просила тебя принести душу, а не драного петуха. За своё неуважение ты будешь наказан.

       Кулькатли обомлел.

       - Разве я не выполнил того, о чём просила меня сиятельная Сорни-Най? Разве я не доставил ей душу-лебедя из царства Куль-отыра?

       - Посмотри сам, кого ты доставил, - кивнул человечек в сторону.

       Шаман обернулся. Перед ним, издевательски кудахтая, прыгал ощипанный петух.

       - Это ложь! - возмутился пам. - Слуги Зарини подменили мою добычу. Я честен перед богиней. Пусть Сорни-Най спросит у Перы и его подручных, куда они дели белого лебедя.

       - Дрянной же ты пам, если не можешь отличить светлую душу от лили хеллехолас, - ощерился человечек и захлопнул калитку перед клювом сокола.

       Тот взъярился, захлопал крыльями и взлетел на остроконечное бревно тына.

       - Я не вернусь без обещанной награды, - закричал он. - Пусть богиня сама выйдет ко мне.

       - Зарини рожает. Она не может выйти к тебе, - хмуро отозвался человечек, с кряхтением поднимаясь по высоким ступенькам деревянной лестницы.

       Но тут раздался жуткий вопль, и маленький слуга замер, подняв голову к двери. На некоторое время повисла тишина. Кулькатли хотел было подлететь к окошку, чтобы заглянуть внутрь, но дверь сама распахнулась, и на пороге предстала Сорни-Най. В руках она держала младенца, завёрнутого в дорогие ткани.

       - Сын, - донёсся до уха шамана её растерянный голос. - Сын, а не дочь!

       Человечек неотрывно смотрел на неё. Богиня медленно обернулась, подняла голову и, встретившись взглядом с шаманом, горько вымолвила:

       - Так вот какую душу ты мне принёс. Глупый слабый человечишка. Крестос обвёл тебя вокруг пальца, подсунул гниль вместо серебра, а ты и не заметил. Но ещё хуже то, что через тебя эта зараза проникла в мир богов. Ты видишь, кого породило моё чрево? - она протянула ему ребёнка.

       - Это не моя вина, - пробормотал сокол. - Я сделал всё как ты просила. Откуда мне было знать, что лебедь - это лили хеллехолас[51]? Мы, люди, не зрим так глубоко, как вы, боги. Нам нужны помощники и защитники.

       - Ты не выполнил моего поручения, - сказала непреклонная богиня. - Убирайся обратно в свой мир. Я не буду помогать Югре. - Она посмотрела на сына и вдруг с какой-то материнской теплотой прижала его головёнку к своей щеке. Глаза её затуманились, лицо смягчилось, прядь длинных русых волос упала ребёнку на плечо. Смущённый этой странной переменой, сокол спорхнул с дома, пробил толщу облаков и устремился к земле.