- Да тем, что непонятные вы. Сегодня - белые, завтра - чёрные... Не поймёшь вас. Доверия к вам нет. Разбойный люд, одно слово.
- Пора, я вижу, и тебе язык укоротить, Сбышек...
- А попробуй! И не такие пытались. Да только руки коротки.
Завид Негочевич заворочался недовольно, произнёс успокоительно:
- Ладно уж, и без того в дерьме сидим. Глотки драть в Новгороде хорошо, а здесь не до того. И так чуть не перебили друг дружку на радость нехристям. Довольно.
Спорщики глядели друг на друга, не отводя глаз.
- Ты, Буслай, ежели хочешь, посылай своих людей к чудинам, - продолжал Завид. - А я своих смердов подставлять под югорские стрелы не буду. И так знаю, что у здешних с пленниками разговор короткий. Кабы хотели освободить наших, сами бы предложили. Уж они - лиходеи такие, своего не упустят. А коли никого к нам не послали, стало быть, другое у них на уме.
-Что ж, сложа руки теперь сидеть? - ядовито полюбопытствовал Буслай.
- А ты что же, на приступ идти вознамерился? - непримиримо спросил Сбыслав.
- Хотя бы и на приступ. Нельзя товарищей в беде оставлять.
- Ну раз так, то иди. А я погляжу. Ежели хорошо у тебя дело пойдёт, может, и подмогну.
- Вот и вся ваша вятшая суть - только о себе печётесь. Ни до кого вам дела нет, даже до Господина Великого Новгорода.
- Ты меня попрекай, попрекай, - недобро произнёс Сбыслав. - Ишь ты, совестливый какой выискался. Я за Господин Великий Новгород стоял, ещё когда ты с дружками своими купчин обонежских стриг... - Он засопел, успокаиваясь, потом махнул рукой. - А, бес с тобой. Вижу, не сговоримся мы. А потому тем паче уходить отсюда надобно, пока снова не передрались. Тёмная эта земля, коварная. Умы смущает, всё доброе в человеке давит. Одно слово - Кащеево царство.
Он поднялся и вышел из шатра. Боярин последовал за ним.
- Мнится мне, морок это югорский, - сказал Завид Негочевич.
- Может, и морок, - процедил Сбыслав. - А может, обычная злоба человеческая. Дьяволу часто и делать ничего не надобно, знай только подкидывай дровишек в костёр, а уж люди сами за него работу сделают.
Завид вздохнул и направился к шатру. А Сбыслав, остановившись в задумчивости, окинул взглядом разгромленный стан, посмотрел на город. Низкое зимнее солнце спряталось за утёсом, накрыв тенью югорскую столицу. Сторожевые огни на башнях желтовато мерцали, словно светляки в залитой мраком лощине. Из города доносился гул сотен голосов, метались какие-то люди на стенах, трепетали на ветру разноцветные ленты, подвязанные к головам огромных идолов. "Празднуют", - с ненавистью подумал Сбыслав. Он отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища, бесцельно побрёл через стан. Редкие костры бросали красноватый отсвет на измождённые и грязные лица ратников. Тут и там в полумраке бродили вои, укрепляли покосившиеся чумы, тащили упиравшуюся скотину, точили оружие, чинили нарты, подшивали одежду. Слышались угрюмые окрики:
- Хомутай его, Лешак... Ишь, заерепенился!
- Понравилось ему, видно.
- Да не понравилось, а ошалел он...
- Жратвы-то не найдётся, братцы?
- Бог подаст, самим не хватает.
- Вот ты ко мне приди, попроси чего - я те тоже так отвечу.
- Давай-давай, гуляй отсюдова. Много вас таких шатается...
- Ослабь узел, дядя Нечай! Неровён час - завалится.
- Ты со своей стороны-то придерживай.
- Да я и держу. А оно всё равно бьёт что твой кочет.
- Погодь, сейчас гляну...
Вроде ничего не случилось - те же заботы, шутки, споры. Но за этой невзрачной обыденной суетой видна была душевная угнетённость и печаль. Беда, обрушившаяся на войско, поразила всех своей неожиданностью. Она была словно буря, налетевшая среди морского затишья и потопившая суда. Если бы что-то предвещало несчастье, хоть малейший намёк, люди отнеслись бы к нему спокойнее. Но разгром, случившийся на пороге победы, вызвал досадное недоумение, а за ним - и злобу. В каждом лике, в каждом движении сквозила затаённая ненависть, готовая прорваться наружу. Кого она пожрёт? Кто знает! Нужно было выплеснуть разочарование, выместить злобу на ком-нибудь, пусть даже этот кто-то ни в чём не виноват. Сбыслав чувствовал, почти осязал ядовитый туман, висевший над станом, и содрогался при мысли, что будет, если туман не рассеется.
До его слуха донёсся чей-то пронзительный голос. На другом конце стана среди полузасыпанных снегом углей, недогоревшего хвороста и разорванных берестяных коробов попович Моислав что-то вещал, пискляво повизгивая, а собиравшие разбросанный хлам ушкуйники и челядины, одобрительно кивая, поддакивали ему и даже, случалось, подходили ближе, чтобы послушать. Слов было не разобрать, но по вниманию людей было понятно, что говорил он о вещах по-настоящему важных. Любопытствуя, купец шумно высморкался, зашагал наискосок через едому, направляясь к поповичу. Из-за ближайшего чума наперерез ему вынырнул какой-то ушкуйник, волокший искорёженные нарты. Купец поначалу и не заметил его, но ратник заорал на Сбыслава:
- Посторонись, купчина! Зашибу.
Тот изумлённо застыл, сделал два шага влево.
- Княжой, что ль?
Княжьи смерды всегда пёрли напрямик, не обращая внимания на встречных-поперечных.