Кащеевы байки. Сказки о снах, смерти и прочих состояниях ума

Обычное зеркало, и в нем обычное лицо. Такое же, как у всех: два глаза, нос, рот, лоб, щеки, подбородок. Она знала, что большинство людей найдет в этом лице кучу отличий от других лиц, и мнения насчет привлекательности, как и насчет чего угодно, окажутся противоположными со множества разных сторон. Также Кащеева жена была уверена в том, что никогда не поймет сама, в чем же заключаются различия. Одно и то же, расположенное в нужном порядке. Разница в миллиметраже форм и размеров. И из-за этой разницы живые создают критерии красоты и уродства, мучаются, совершенствуют, стыдятся, изобретают понятие гармонии и верят в сезонную моду на форму губ и цвет глаз. Она пожала плечами и отошла от зеркала. То лицо или это – неважно. Такая же иллюзия, существующая только в головах у живых, как и остальные. За ее спиной зеркало мгновенно впитало черты оставленного лица, как покрытая водой бумага вбирает акварель.

Прислонившись к косяку плечом и скрестив руки на груди, Кащеева жена наблюдала, как, сидя за столом, красится перед другим, маленьким зеркалом хозяйка квартиры. Долго, тщательно, слой за слоем наносит свое представление о том, что такое красота. Какая-то фрактальная безысходность, подумала Кащеева жена. Она рисует себе другое лицо затем, чтобы нравиться кому-то, чьих взглядов на прекрасное не знает, но домысливает, прибавляя к своим какие-то особенности, например, что лучше брови погуще, а скулы порезче. А у этого кого-то (и еще хорошо, если конкретного) вообще смутное отношение к лицу, его интересуют руки. Ноги. Волосы. Но вот именно такие брови ему не нравятся. Не нравятся брови…

Да, покачала головой Кащеева жена, как ловко они придумывают способы концентрироваться на простых вещах, чтобы коротать свой и без того короткий век. Они, живые, остро нуждаются в понятных задачах и целях, отсутствие ориентиров грозит им утратой потребностей и желаний. А ведь именно последние заполняют и объясняют жизнь. Четкая картина мира придает определенности существованию, пустота и хаос пугают человеческий разум. Всем им нужно во что-то верить. Неудивительно, думает Кащеева жена. Они же не знают о том, что смертью их жизнь не заканчивается. Поэтому идея потратить ее на лишение самого себя приятных успокаивающих иллюзий, обосновывающих все твои действия, вызывает в лучшем случае недоумение, в худшем же – ужас. Оттого живые так упорно не желают понимать, что в основе всех их мотиваций лежит…

Пшик.

Пшик.

Женщина брызгает себе на шею духи. Кащеева жена присматривается к ее накрашенному лицу и по-прежнему не видит разницы. Безнадежно, думает она, сколько бы мы ни сосуществовали на двух сторонах реальности, я смогу понять лишь логику их мыслей, а эмоции так и останутся для меня абсурдным развлечением, чем-то наподобие театра или кино для них. Как меняется женское лицо после нанесения косметики? Она понимает, я – нет.

Хорошо, по крайней мере, что я общаюсь с мертвыми, которые уже осознали, что разница находится в воображении создателя, чьи эмоции воплощают в плоть и кровь ее значение.

Женщина осторожно, стараясь не помять, натягивает через голову мягкую шерстяную тунику и старательно расправляет на груди складки широкого воротника-хомута. Потом идет к шкафу, берет с полочки шкатулку с цацками, вытаскивает оттуда по очереди украшения и задумчиво вертит, перекладывая так и эдак, в руках. Кащеева жена перемещается на диван рядом – ей надоело наблюдать стоя. Наконец выбирается узкая серебряная цепочка с кулоном в форме цветка, с прожилками на лепестках в полмиллиметра – тонкой работы, признает Кащеева жена, и хозяйка квартиры, осторожно переступая ножками в тончайших чулках, направляется к большому зеркалу в коридоре, чтобы завершить марафет. Кащеева жена слышит, как она доходит до зеркала, останавливается. И наступает тишина. А потом раздается визг и грохот.

«Упс, – думает Кащеева жена, – недоглядела».

Она выскакивает в коридор, где мечется от стены к стене хозяйка квартиры. Она похожа на красивого мотылька, пойманного в стакан, только мотылька, опрометчиво наделенного голосом, сейчас приближающимся по регистру к ультразвуку. «Какие же они эмоциональные и громкие, – вздыхает Кащеева жена, глядя на расплывчатое изображение лица в зеркале. – А я набралась у них рассеянности, перестала убирать за собой». В переливчатом оловянном озере зеркала плавало лицо, которое она оставила, уходя в комнату. Неудивительно, что женщина паникует. Удобный материал – стекло, эта медленно текущая жидкость. Всегда можно исправить ошибки. Кащеева жена запускает пальцы в вязкую структуру зеркала, цепляет отражение, скомкав, вытягивает наружу. Женщина замолкает.