Кащенко

А как же революция 1917 года? Участвовал ли наш герой в ней? Здесь все довольно непросто. Стиль революционной деятельности народников, актуальный для конца XIX века, к этому времени окончательно изжил себя. Запрещенные книжки, студенческие сходки, даже теракты — все это уже давно не производило резонанса в обществе, измученном войной. Кого могли впечатлить какие-то отдельные вольнодумцы, когда вся армия и весь флот напоминали пружину, сжатую до предела и готовую развернуться при малейшей возможности?

В это тяжелейшее время наш герой выступил с очень неоднозначным заявлением, которое поддержали далеко не все — в частности, В. М. Бехтерев высказался против. Это заявление, касавшееся военной психиатрии, довольно странно сочетается с характером Кащенко и его предыдущими действиями. Он решил, что «устройство особого „военного“ психиатрического попечения невозможно и не нужно». Это мнение он озвучил на конференции психиатров и невропатологов в Москве 10–12 апреля 1917 года. Разумеется, его позиция очень понравилась военно-политическим деятелям большевизма, идеология которых ясно указывала: никаких психических заболеваний в армейском коллективе в эпоху великих преобразований быть не должно. В результате были приняты решения, ликвидирующие психиатрические отделения военных госпиталей и вообще психиатрическую помощь в армии. Позже стало понятно, что решение это неправильное, его начали исправлять… Но речь сейчас не об этом, а о том, как подобные мысли, идущие вразрез с идеалами гуманизма, вообще могли прийти в голову Петру Петровичу?

Вполне возможно, что его слова перекроили под нужды идеологии, но какой-то изначальный посыл все же явно существовал. И очень маловероятно, что наш герой при всей его повышенной эмпатии вдруг счел возможным и правильным лишить помощи огромное количество людей. Это было бы даже непрофессионально. Поэтому логично предположить, что Кащенко просто считал основные поведенческие проблемы солдат не относящимися к психиатрии. Действительно, контузия, этот бич войн нового и особенно новейшего времени, возникает из-за травмирования головного мозга ударной волной и, можно сказать, имеет изначально не психиатрические причины. Но вероятно также, что Петр Петрович имел в виду совсем другую проблему, характерную именно для русской армии 1917 года, — распространившееся употребление кокаина и морфия. Вполне возможно, что именно реакцией на это явление объясняется довольно жесткий тезис, высказанный Кащенко и также взятый на вооружение правительством: «Охрана здоровья трудящихся есть дело самих трудящихся». У него, воспитанного в строгости и отличающегося высоким уровнем самодисциплины, проблема наркомании, скорее всего, вызывала сильное возмущение. Почему? Ведь к алкоголикам он относился с сочувствием и никогда не отказывался их лечить. Но алкоголь никогда и не позиционировался как «богемное» извращение — пили практически все и всегда. А вот кокаинисты и морфинисты возникли неестественно, как бы «от лукавого», к тому же косвенно виновато в этом оказалось царское правительство, которое Кащенко никогда не уважал.

Во время Первой мировой войны Николай II ввел сухой закон, в результате практически вся страна «подсела» на кокаин, который, наряду с морфием, стал «культовым» наркотиком. Поначалу все-таки эти снадобья оставались развлечением для богатых, хотя уже в начале войны пошла контрабанда из Германии через прифронтовую полосу — Псков и Ригу, а также из Финляндии через Кронштадт. Февральский переворот окончательно разрушил все имеющиеся структуры, наступил хаос. Волна «марафета», как тогда называли наркотики, хлынула в обе столицы, но Петербург (к тому времени уже Петроград) по наркотрафику все же опережал Москву.

Балтийские матросы, многократно прославленные в революционном эпосе, были хорошо знакомы наркобаронам. Не отставали от них и многие петроградские рабочие. Денег последние имели совсем мало и порой, не раздумывая, шли за «дорожку» на преступление. На «кошку» (жаргонное название кокаина) подсаживались проститутки и беспризорные дети, которые начинали с того, что зарабатывали на жизнь продажей порошка у Николаевского вокзала. Петроград 1917 года буквально превратился в огромный наркопритон. В то время получил известность популярный местный рецепт — «балтийский чай», представлявший собой раствор кокаина в водке.

Врачи считались самыми ярыми морфинистами, и справедливо, ведь во время Первой мировой и Гражданской войн морфий и кокаин входили в военные аптечки. Но они, как правило, предавались этому пороку достаточно тихо, тогда как военные часто устраивали жестокие драки из-за наркотиков, причем порой от проявлений насилия страдали как раз медицинские работники, у которых вымогались эти средства. В особой зоне риска в 1917 году оказались аптекари: петроградские аптеки постоянно подвергались вооруженным налетам обезумевших матросов и солдат.