Касты. Истоки неравенства в XXI веке

Я посмотрела на белого мужчину рядом со мной, который стал свидетелем происходящего, который должен был почувствовать, как задрожало мое сиденье, когда его толкнули сзади. Он даже не взглянул в ответ, оставив меня без союзников в этом противостоянии.

Мужчины позади меня продолжали говорить о вторжениях в первый класс. Воздух пропитался их оскорблениями, которые не давали мне уснуть. Я встала, чтобы сообщить обо всем стюардессе и разузнать, не сможет ли она помочь.

– Я отчаянно устала, и мне нужно поспать, – сказала я ей. – Мужчина позади меня толкает мое сиденье и делает отдых невозможным. Вы можете что-нибудь сделать? Не могли бы вы объяснить ему правила, чтобы разрядить ситуацию?

– Честно говоря, я не знаю, поможет ли это, – сказала она. – Почему бы вам не остаться здесь до конца полета?

– Мне нужно отдохнуть, – сказал я ей. – Я не могу спать здесь стоя, кроме того, у меня есть место, и я должна быть в состоянии сидеть на нем.

– Я понимаю, – сказала она. – Я не знаю, что вам сказать. Вы можете остаться здесь или вернуться на свое место.

Я вернулась и через всю страну летела с прямой спиной. Кастовая система поставила меня на место.

Я встала еще до пяти утра, чтобы успеть на рейс из Айдахо-Фоллз. Первый рейс был отменен, второй задержан, и теперь, наконец, я была на последнем этапе путешествия, стыковочном рейсе из Солт-Лейк-Сити, который доставит меня только в десять тридцать вечера. Я сидела на месте 2Д, рядом с окном в первом классе, будучи единственным пассажиром афроамериканского происхождения в салоне.

Первым бортпроводником был чернокожий мужчина небольшого роста, жизнерадостный и деловитый.

– Что вы хотите, дорогой друг? – спрашивал он пассажиров мужского пола, болтая с ними.

– А ты? – нетерпеливо бросил он, когда добрался до меня.

После приземления началась безумная толкотня за сумки в верхних отсеках. Пассажиры столпились в проходе, и я стояла позади мужчины, которому на вид было лет тридцать, его светлые волосы были коротко подстрижены. Он спросил женщину рядом с ним, не нужна ли ей помощь с сумкой. Он снял сумку для нее, и она его поблагодарила.

Затем он потянулся за своей сумкой. Та оказалась в отделении выше и позади меня. Он ни жестом, ни словом не предложил мне свою помощь. Вместо этого он потянулся назад, вверх и надо мной, безмолвно наклоняясь все дальше и дальше, его тело наклонялось и все ближе прижималось к моему – подвинуться я не могла из-за потока стоящих сзади пассажиров.

Я была в недоумении, мне пришлось выгнуть спину, когда он сильнее прижался ко мне, тяжелый и потный, теперь переставляя ноги, прижимая свою толстую руку к моему лицу и шее сбоку, чтобы вытащить сумку из отделения. Он навалился всем своим весом, всем телом на меня, его мышцы спины сдавливали мою грудь, его таз касался моих бедер, оскверняя мое тело на виду у других пассажиров, и никто не сказал ни слова.

– Эй, мне некуда больше податься! – воскликнула я в мольбе о помощи, достаточно громко, чтобы все вокруг меня услышали.

Он ничего не сказал, как будто меня там не было, как будто там никто не стоял и законы физики или частной жизни там тоже не действовали. Я попыталась оторвать голову от его подмышки, чтобы глотнуть воздуха. Наземной команде потребовалась целая вечность, чтобы открыть посадочную дверь. Я огляделась в поисках того, кто бы посочувствовал моему ужасу от столь близкого вторжения совершенно незнакомого человека. Я посмотрела на двух молодых женщин, которые стояли в нескольких дюймах от него и могли видеть, что творится. Я бросила на них взгляд, полный отчаяния и шока от агрессии этого человека. Мне требовалось сочувствие. Они стояли так близко, что могли разделить чувство женского возмущения происходящим. Но их лица были пусты. Они смотрели в пространство и старались не встретиться со мной взглядом.

Молчание соучастия охватило весь салон первого класса, и я оказалась одна в толпе. Ни один из этих пассажиров не потерял бы работу или карьерные перспективы, не утратил бы денег или привилегий, если бы встал в тот день на мою защиту. Очень вероятно, что они никогда в жизни больше не увидят этих других пассажиров, и помощь мне не имела бы никаких материальных последствий. Но в тот день, когда на карту было поставлено так мало, они предпочли кастовую солидарность принципам, свое племя – сочувствию ближнему.

Дверь на посадку наконец открылась. Пассажиры стали выходить. И мужчина, наконец, оторвал от меня свой зад. Чернокожий бортпроводник, который все это видел, не пришел мне на помощь и не заговорил, хотя и был главным проводником.

Когда я подошла к двери, он поднял на меня глаза, застенчивый и пристыженный.

– Мне действительно жаль, – сказал он.

– Спасибо, я знаю, – сказала я, кивнув головой.