Каталонская компания

Стены высокого главного зала от пола и до деревянной галереи, образующей полуэтаж, расписаны библейскими сюжетами. Художник был латинянином. Ромеи изображают одежду просторной, свободно свисающей, а латиняне — как бы прилипшей к телу, словно мокрая. Пол был из циполина — полосчатого зеленовато-белого мрамора. Каминов была два, средних размеров, не сравнить с теми, что я видел в Англии. Посреди зала буквой П располагался стол человек на сорок-пятьдесят, составленный из нескольких небольших. На правой части стола лежали три свернутые, темно-красные скатерти. Видимо, мой приход помешал расстелить их.

В дальнем конце зала на помосте стояли два стула с высокими спинками. На правом от меня сидела молодая женщина в черном платке, завязанном под подбородком, и длинном, темно-красном, бархатном, приталенном платье с довольно глубоким декольте, узкими рукавами и маленькими золотыми пуговицами, расположенными часто и от самого верха и донизу. Я прикинул, что один человек потратит несколько минут, пока расстегнет все пуговицы. Под платьем была алая шелковая рубаха. Башмаки расшиты золотыми нитками. В ушах длинные золотые сережки с двумя бриллиантами каждая, на руках по два перстня с голубыми и зелеными сапфирами. Наверное, камни для перстней под цвет глаз подобрала. Они у молодой, лет двадцать, вдовы были красивы. Тонкое лицо бледновато и с голубенькими прожилками. Тонкий ровный нос. Алые губки явно подкрашены. Траур трауром, но сейчас надо было понравиться мне, чтобы не отправиться на галере в родительский дом. Не супермодель, конечно, но довольно-таки симпатичная. Позади вдовы стояла пожилая женщина, судя по одежде, служанка, руки которой лежали на плечах девочки лет пяти, одетой в вышитое серебром, черное, бархатное платье с серебряными пуговицами. Она смотрела на меня со всепоглощающим любопытством, на какое способны только маленькие дети. Видимо, дочь покойного маркграфа. Интересно, каких небылиц обо мне ей понарассказывали, что так пялится на меня?! Наверное, что я ем маленьких детей на закуску, после того, как подзаправлюсь их родителями.

— Пожалуй, не стоит ссориться с венецианцами! — улыбнувшись, сказал я Бонифацию де Верону, который сопровождал меня, а затем обратился к своему наследнику, кивнув на девочку: — Александр, познакомься с сестричкой.

— Она мне не сестричка! — дерзко произнес мальчишка, который тяжело переживал разлуку с Ханией и ее детьми.

— Мать его умерла год назад, некому прививать хорошие манеры, — сказал я в его оправдание молодой вдове.

— Я позабочусь о нем, — улыбнувшись, пообещала Беатриче.

Видимо, и я оказался не так плох, как она боялась. Наверняка ей сказали, что я — барон, а не дикий, необразованный и невоспитанный альмогавар, но ведь и бароны бывают разные.

— Переоденься к пиру. Черный цвет тебя старит, — тихо, чтобы больше никто не слышал, сказал я.

Она, в двадцать-то лет, приняла мое замечание всерьез. У молодой вдовы порозовели от смущения щечки. Видимо, придется ей позаботиться и о манерах своего нового мужа. Или мне о её чувстве юмора.

48

Бонифация де Верона я назначил маршалом графства, после чего местная знать окончательно успокоилась. Даже поговаривали, что им здорово повезло. Каталонцы, получив владения, не шибко церемонились со своими подданными. Кто-то женился на вдове или дочери бывшего владельца фьефа, а кто-то, как Тегак, выгнал на улицу, не дав даже еды на дорогу. Хотя надо признать, что каталонцы и сицилийцы, а также примкнувшие к ним за время похода венецианцы, валахи, болгары, ромеи, как-то сразу остепенились и принялись налаживать хозяйство. Тем более, что началась посевная. Большинство грозных воинов было из крестьян. Они на собственном опыте знали, что надо требовать с подданных. Но в семье не без урода. Кое-кто начал продавать свои земли и не только. Говорят, в Афинах образовалась невольничий рынок. Сперва там продали пленников, не сумевших выкупиться, а теперь перешли на крестьян, которые достались вместе с земельным наделом.

Затем я вызвал к себе эвбейского представителя венецианского банка, в котором хранились мои деньги. Банковское дело было молодо, поэтому и банкиры еще не мимикрировали, а всем своим внешним видом выдавали свою мошенническую сущность. По крайней мере, у того, что предстал передо мной, я не только подержанный автомобиль, но и подержанную телегу не купил бы. Зато улыбка у него была на зависть любому янки. Так улыбаются только лепшему френду или конченому лоху. Что удивительно — у банкира были светло-русые волосы, как и у моей новой жена. Моя память, привыкшая к тому, что подавляющее большинство итальянцев в двадцать первом веке будет жгучими брюнетами, отказывается перестраиваться на нынешнее преобладание среди них натуральных блондинов.

Я отдал ему расписки о получении от меня денег на хранение и сказал:

— Замени их на одну и процент не помешает повысить. Допустим, в два раза, до четырех.

— Мы так много никому не платим! — изобразив искреннее сожаление, воскликнул банкир.

— Тогда выплатите все деньги. Даю вам неделю, — сказал я.