Катастрофа

Все стали приставать:

— Всем миром кланяемся! Жениха ради! Уважения обчеству!

Вдруг Бунин поднялся, подхватился, сделал ухарское движение всем телом так, что у присутствующих сладко стало в груди.

А гармонист в лад поддержал:

Что сказали, не грозен жених,
Что сказали, не страшен,
Он грозен, грозен, немилостив,
Что гроза его великая,
Красота его неизреченная.

Начал он негромко, речитативно, тенористо, постепенно забирая еще выше и выше:

Он ходил, гулял по улице;
Заходил он ко тестю во двор,
Что ко теще на новы сени,
Со новых сеней во горницу,
Во горницу за занавесу
Души красной девицы,
Ко княгине первобрачной,
Ко невесте нареченной.

Серьезно, словно делая важнейшее дело, на самых низких нотах поддержал Василий Григорьевич.

И тут же, враз вступили бабы, взвизгивая, сбивая с лада:

Брал ее за праву, за руку,
Поломал у ей злачен перстень,
С дорогой модной ставочкой.

И вдруг все сдвинулось с мест, закружилось, ходуном пошло, кто вприсядку, кто в проходочку, весело, задорно, пристукивая каблуками, хлопая в ладоши и по голенищам сапог, взвизгивая, вскрикивая. Гармонист же, вдруг с неожиданной силой, невесть откуда взявшейся в тщедушном теле, едва не разрывая мехи, наяривал на своем инструменте — елецком трехголосом, в семь клавишей и в ореховом корпусе. Бабы же вскочили на лавку, дробя ногами, частя нещадно, так что могучая лавка ходуном пошла:

Тут девица испужалася,
Душа красна перепалася:
Уж я как скажу батюшке?
Уж я как скажу матушке?

Продолжили, вываливаясь один за другим в распахнутую дверь, выходя во двор, оттуда на улицу:

Уж ты так скажи батюшке,
Уж ты так скажи матушке: —
Я брала свои золоты ключи,
Отмыкала окованны сундуки,
Вынимала черно плисово сукно,
Я кроила Ванюше кафтан,
Чтобы ему не короток был,
По подолу был раструбистый,
По середке пережимистый,
По подпазушкам перехватистый,
Чтобы он легко на коничка скакал,
Хорошенько разъезживал.

— Эх, хорошо, молодцы, поете, ладно пляшете! — говорила, утирая пот со лба, Антонина Степановна.

И, едва кончили, едва перевели дыхание, как обернулись к молодым, вновь дружными голосами взяли с высокой ноты:

Сокол Ванюша, голубушка Натальюшка!
Что не ластушка, ни касатинька,
По полю летает,
Сизокрыленькая к земле припадает…
Она гнездышка своего,
Милая, не знает.

Уже перед уходом со свадьбы Бунин исполнил веселое, игровое, что запомнил:

Уберите-ка светец,
Пусть гуляет молодец!
Пару венчиков связать,
Уголечки подпахать.

Он выкинул затейливое коленце и подмигнул девчатам:

А теперь вы, красавицы, подхватывайте! Ну, дружнее!

Подпашите угольки,
Не марайте башмачки, —

вступили девчата.

Иван Алексеевич подошел к голубоглазой красавице с толстой русой косой — сестренке невесты, низко поклонился, приглашая ее выйти в круг. Она пошла, застенчиво опустив голову и стесняясь всеобщего внимания. Взяв ее за руку, Иван Алексеевич продолжил, а молодые и старые подхватили старинную свадебную песню:

Башмачки козловые,
Чулочки костровые…

Не успела стихнуть свадебная, как, перекинув косу на грудь, игриво подмигивая Бунину, кокетливо ему улыбаясь, сестренка невесты задорно запела:

Мне не надо решета,
Мне не надо сита.
Милый любит хорошо,
Я и этим сыта.

Все весело засмеялись, а Василий Григорьевич поддержал:

Моя милка маленька,
Чуть побольше валенка.
В валенки обуется,
Как пузырь надуется.

Сестренка, тряхнув русой головой и притопнув, ответила:

Говорят, что я мала.
Я мала, да удала.
Я своим курносым носом
Три десятка извела.

И тут же повернулась к гармонисту:

Гармониста я любила,
Не однажды тешила.
Гармонисту на плечо
Сама гармошку вешала.

За гармонистом дело, конечно, не стало. Растягивая инструмент, он сделал круг вприсядку: