Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать

– Заблудится, она, как же, – прошипела Баста, и сильно толкнула Каю в плечо. – Вот же сука, ничего поручить нельзя! Дурная баба, пореви мне еще, второй в погреб посажу.

Второй ее, конечно, не посадили, отправили рыбу чистить. Но и Хо в погреб сажать не стали. Баста убедила Витч, что если оставить ее в покое, то либо она сама вскоре за дочерью побежит и их на мужика выведет, либо дочь домой заявится, и уж ту потом можно будет допросить с пристрастием.

Хо вернулась в свой шалаш. Сначала она суетливо осмотрела его, как будто могла там найти какую-то подсказку или знак, но ничего не обнаружила. Тогда она легла на топчан и, наконец, вытянула ноги, с трудом подавляя в себе желание немедленно кинуться в лес.

Если бы она была Кью… То никогда бы не бросила человека в беде. А она, ее мать, в беде. Значит, Кью не могла так просто уйти с Эн, оставив ее сидеть в погребе. Она, конечно, не знает Эн, но он не похож на человека, который ворует детей. Он хорошо обращался с Кью, и та очень ему доверяла, а дочь отлично чувствует людей, ее не проведешь. Раз Кью нет в лагере, значит, она с ним. Не одна в вечернем, темнеющем лесу, а с человеком, которому спасла жизнь, и, может быть, тот за это не причинит ей зла. Неизвестно, где сейчас безопаснее – в лесу с незнакомым мужчиной или в хорошо знакомом им лагере, где точно больше десятка женщин не желают им ничего хорошего и давно только и ждут повода расквитаться с ними непонятно за что. Кью точно придумала какой-то план, но вот какой? И что ей нужно сделать, чтобы не стало хуже?

Мечтала ли Хо когда-нибудь покинуть лагерь? В самом начале, когда ее, обессиленную и истощенную, нашел их так называемый разведотряд, она мечтала только об одном – оказаться среди людей, которые позаботятся о ней и ее ребенке. Быть одной, добывать еду без оружия (его, уходя, забрал Сап), опасаться любого шороха – было слишком страшно. Страх отнимал у нее силы, а они были ей очень нужны.

Она не представляла, как сможет родить в заброшенном доме, который тогда был ее пристанищем. Поэтому те женщины, которые привели ее с завязанными глазами в лагерь и накормили, показались ей ангелами доброты. Потом она считала, что ей очень повезло, что Кью родилась девочкой и, какое счастье, с карими глазами, благодаря чему их не выгнали. Потом она просто привыкла. Придерживалась правил, делала, что говорят, мечтая только об одном – чтобы дочь ничем не болела и не убегала далеко в лес.

Разведка регулярно приносила пугающие известия: мир окончательно разделился на тех, кто забирает людей в резервации, за периметр, где они работают много и тяжело, пока не умирают; и тех, кто бродит на свободе, но нуждается в продуктах и медикаментах и потому грабит и убивает. Хо не знала, как жить в таком страшном мире, тем более с ее нежной малышкой Кью.

* * *

Эн сменил место сразу, как только Кью прибежала с известием. Бегать с больной ногой он еще не мог, но перебраться на другое место все же получилось. Место оказалось даже лучше, чем было: немного в низине и с подветренной от лагеря стороны – дым от костра точно будет сдувать в другую от лагеря сторону. Шалаш они с Кью тоже построили быстро. Конечно, не такой высокий, как у них в лагере – девчушка рассказывала, что там даже мама может стоять почти в полный рост. В своем шалаше он может только прилечь и немного спрятаться от дождя или утренней росы. Но все же.

Оказалось, непросто удержать малышку от того, чтобы та немедленно не бросилась в лагерь спасать маму. Поначалу она рвалась бежать, потом что есть мочи тянула его за собой. Наконец Эн посадил Кью напротив, взял ее руки в свои и сказал как можно спокойнее и четче:

– Послушай, Кью. Мы не можем сейчас никуда бежать. Во-первых, я еще не так резво бегаю. Во-вторых, именно этого они от нас и ждут – мы можем быстро оказаться в ловушке. Судя по тому, что твоя мама рассказывала о лагере, я не могу там появиться, меня сразу убьют. Поэтому, чтобы вызволить маму, нам нужно все хорошенько обдумать и наметить план, а также запасной план на случай, если первый не сработает. Ты поняла меня?

Кью смотрела в зеленые глаза с болотной радужкой и думала, может ли она доверять этому человеку. В лагере почти никто никому не доверял. Даже когда хорошие женщины лагеря играли с ней, она чувствовала, что они чего-то от нее хотят. Но она понимала: если она не будет веселой, дружелюбной, помогающей, разрешающей себя обнимать, хохочущей, когда ее пытаются развеселить, – те, кто еще вчера гладил ее по голове или качал на коленях, завтра могут обозлиться и чего-то лишить, выгнать, начать делать гадости ей или ее маме.

Так почему она должна доверять этому не очень знакомому человеку, тем более что он мужчина? Может, просто вернуться в лагерь, попросить у всех прощения, уговорить их освободить маму, сказать, что будет хоть сто раз потом чистить рыбу – лишь бы все снова было как было?