Мелкая держалась чуть поодаль и почему-то сверлила спину мужика злобным взглядом. Они что, не вместе? Это было бы ей очень на руку, давало шанс на спасение. Мужчина в ответ пристально рассматривал Басту, как будто к чему-то примеряясь, что-то оценивая.
Хо страшно замерзла, хотя день был на удивление теплый. В тот момент, когда она увидела Басту, плашмя лежащую на земле с окровавленной головой, она вдруг поняла, что дороги назад в лагерь для нее больше нет. Жизнь снова выдала резкий поворот, что, конечно, не впервой, но на этот раз Хо отвечает не только за себя. Эта мысль вызывала тошноту и дрожь во всем теле. Она поглядывала на мужчину, который подкладывал влажные старые бревна сушиться возле огня, и не понимала, что чувствует к этому человеку, которому она зачем-то спасла жизнь. Если бы сейчас, в эту самую секунду, она могла отмотать время назад и вернуться в тот вечер, когда Кью обнаружила Эн, то просто успокоила бы дочь и заставила ее лечь спать, чтобы их простая, налаженная лагерная жизнь продолжалась дальше.
А теперь возле осины лежит с дырой в голове хоть противная и ненавистная, но все же не раз спасавшая от голода весь лагерь Баста. Кью ушла за хворостом и периодически кричит совой, чтобы мать не волновалась, а мужчина с цифрами вместо имени думает, убить ли ее солагерницу, с которой она прожила шесть лет.
Самое главное – совершенно не понятно, как жить дальше. Можно, конечно, уговорить Эн отпустить Басту, отвести ее в лагерь, отсидеть положенное наказание. В конце концов, это не она стукнула охотницу камнем. А Эн пусть идет себе, куда шел. У него своя дорога, у них – своя. Если его съедят волки, что водятся по ту сторону от Большого ручья, схватят мародеры или отловят охранники периметра, – это его проблемы. Он отвечает только за себя. У нее ведь ребенок, на какую жизнь она обрекает ее каждым своим поступком?
Словно уловив ход ее мыслей, Эн присел с ней рядом:
– Нам надо решить, как быть дальше. Мне кажется, что теперь мы должны держаться вместе и двигаться на восток. В периметре ходили слухи о том, что именно там люди живут в больших свободных поселениях. Там даже есть школы, больницы и магазины. Там много людей, других детей, есть еда и работа. Если вы вернетесь в лагерь, какая жизнь ожидает Кью? Всю жизнь вытаскивать рыбу из ледяной воды? Слушаться нелепых законов и правил? А что будет, когда жители лагеря начнут стареть и умирать?
– Перестань. Эти правила, между прочим, позволили нам выжить. И все сразу не умрут.
– Сразу нет, но ты говорила, что за те шесть лет, что ты там, население лагеря сократилось больше чем вдвое, что на вас три раза нападали мародеры и было две тяжелых эпидемии какой-то хвори. Сколько лет будет Кью, когда жителей останется так мало, что вам будет не управиться со всеми проблемами? Тебе просто страшно что-то менять. Но я позабочусь о вас, вместе мы дойдем, я обещаю.
– Что ты мне обещаешь? – Хо чуть не сорвалась на крик. – Никто не может ничего обещать. Один тоже мне обещал: я всегда буду заботиться о тебе, малышка, и что? Где он теперь? Мы даже не знаем, существуют ли вообще эти поселения или это просто пустые мечты замученных работой и несвободой людей из периметра! И да, мне страшно. Ты бы и сам никогда не убежал бы из периметра, если бы не…
– Тихо, она пришла в себя, пойдем, – Эн поднялся и направился к пленнице, кособоко сидевшей возле осины.
Глядя в звездное небо, Баста, привязанная к дереву и прикрытая какой-то дерюжкой из рюкзака мужчины, думала над неожиданным предложением, которое внезапно для нее, и судя по всему, для самого мужчины, озвучила мелкая.
Бред, конечно… Какие такие поселения? Сколько последние годы не ходил в разведку их разведотряд, никогда не рассказывали ни о чем подобном, ни о каких поселениях. Лишь мародеры, волки и бандиты. Или… Тут ей пришла в голову странная мысль: все они что-то знали. По возвращении из разведки эти трое – главные приспешницы Витч прежде всего шли в ее шалаш, и уже та решала, что говорить остальным, а что нет. Таким образом, все в лагере, за исключением троих из разведотряда и царицы, знали лишь то, о чем им рассказывали. А удаляться из лагеря дальше крика совы никому, кроме развед-отряда, не разрешалось, так что…
Так, так… Ну и? Если эти поселения все же есть, что ей это дает? В лагере ее все ценили и слушались. Очевидно было, что без ее охоты всем было бы тяжко пережить даже одну зиму. Рыба – это, конечно, хорошо. Но из нее ни варежек, ни обуви, ни теплой накидки не сошьешь. Да и без вяленого мяса зиму непросто пережить.