Утро выдалось холодным и хмурым: небо набухло, дождь, казалось, вот-вот ливанет из длинной, как колбаса, темно-синей тучи. Хо встала рано и с нетерпением ждала, когда проснется ее будущий пациент. Она прокипятила нож, иглу, свернула с вечера прокипяченные и высушенные тряпки, что заменят ей бинты, процедила приготовленные отвары и забродившие ягоды – какая-никакая анестезия.
Вчерашняя паника сменилась сосредоточенным спокойствием и тихим отчаянием. Она уже не надеялась найти свою дочь живой, но была уверена в том, что никакого чипа в шее ее спутника нет и твердо намеревалась освободить его от заклятия чужих убеждений.
Эн проснулся в плохом настроении. Его потряхивало – то ли от холода, то ли от страха. Он отчасти уже жалел, что вчера так опрометчиво дал обещание, но безвыходность его положения, а также желание помочь найти малышку и продолжить путь вместе не оставляли ему шанса на отступление. Надо уже, наконец, разобраться с этими чипами.
Внезапно перед глазами всплыла картинка, которую он только что видел во сне. Видение растворилось, когда он открыл глаза, но сейчас отчетливо всплыло снова: ему снился школьный класс, не очень им любимое ощущение сухого мела на пальцах, желание чихать от меловой пыли, что всегда летит с сухой тряпки, солнце, создающее сияющий блик в стекле портрета на противоположной от окна стене.
– Похоже, я вспомнил, кем я был до катастрофы. Ты, вероятно, удивишься. Я был школьным учителем, учил детей языку и литературе. Вот так, ничего героического, – сказал Эн, грустно улыбаясь.
– Вот видишь! Никто не отключал твою память. Быть может, ты просто все забыл, чтобы выжить в аду периметра. Это хотя бы отчасти подтверждает мою теорию, что никакого чипа внутри тебя нет. И я готова тебе это доказать. Ты сам-то готов?
Баста очнулась в полной темноте. Во рту кляп, руки связаны, ноги – тоже. Она лежит на какой-то соломе, под крышей то ли сарая, то ли амбара. Помычала – звук отражается, видимо, пространство небольшое. Надо вспомнить, что ж такое с ней приключилось. Голова гудит… Неужели опять били по голове? Так у нее точно последние мозги вышибут. Так, чего было-то? Вспоминай!
Сначала она подговорила выкормыша пойти на разведку, пока эти спят. Они отошли недалеко – так ей, во всяком случае, казалось, потом услышали шум водопада или горной реки и решили подойти, посмотреть, что там. Идти почему-то пришлось дольше, чем ей показалось вначале. И водопад, и речка – довольно широкая и бурная – все было. Она как раз задумалась, как им, если что, переправляться, но получила удар сзади, даже оглянуться не успела. Интересно, выкормыш где?
Немного, как смогла, покаталась по соломе. Судя по всему, она тут одна. Вот же черт. Делать-то теперь что? Мелкая их тут по-любому не найдет, да и этот слабак тоже, все будет продолжать сходить с ума и голосить про свое болото. Ну ладно, что ж, будем ждать утра, а там посмотрим. Выкормыша вот только куда дели?
Кью сидела на стуле и пыталась улыбаться. Перед ней стоял старый, полуразвалившийся стол, на столе была миска, в миске – каша. Напротив сидела седая косматая женщина (точно ведьма из маминых сказок! – пронеслось в голове у Кью) и с каким-то жутким умилением и незнакомым акцентом все повторяла:
– Кушай деточка, кушай. Какая ж ты худая! Надо кушать.
Дом был старый. Кроме стола и двух стульев, в нем были печка, кровать, небольшой шкаф, комод, рукомойник, маленькое грязное окно, плохо освещающее закопченные стены, дверь с засовом и большое ведро.
Кью почему-то решила, что эту женщину лучше не злить, и потому попробовала то, что та называла кашей. Небольшими порциями она зацепляла деревянной ложкой странную липкую массу, хотя ей кусок в горло не лез. В доме пахло мышами и плесенью. Страшный дед, который приволок девочку сюда, куда-то ушел, оставив ее наедине с этой сумасшедшей.
Пока она ела, эта картина раз за разом всплывала в ее голове: она оборачивается к Басте, чтобы что-то сказать, и в это время мерзкий вонючий (как она не уловила раньше этот запах?) дед бьет ее любимую Басту большой дубиной прямо по голове, и та падает как подкошенная. Кью кричит что есть мочи, но водопад заглушает ее крик. Дед хватает Кью, засовывает ей в рот какое-то вонючее тряпье и тащит в этот противный дом, к этой старухе. Ну почему они не услышали его приближения? Почему не уловили этот запах? Баста бы легко прикончила его на месте, если бы Кью обернулась чуть раньше и вовремя закричала.
Дверь отворилась, впуская свежий воздух и звук шумящей реки, и в дом зашел дед. Он облокотился на стол и, почти вплотную придвинувшись к Кью, спросил:
– Как тебя зовут? Кто еще шел с тобой, кроме этой женщины, и где остальные?
– Я – Кью, больше никого, только мы с Бас-той, – решает соврать девочка, почему-то посчитав, что так будет правильно. Еще не хватало, чтобы этот противный дед так же поступил с мамой и Эн. Пусть думает, что они одни.
– Од, ну что ты насел на ребенка с вопросами, дай ей поесть, – слегка отпихнула его старуха. – Лучше сядь, поешь сам.