Катехон

Да, он забыл сказать о базарчике: перед воротами Боткина расположился свой маленький Алайский, иногда даже более шумный, особенно когда в мастерской по изготовлению надгробий начинала визжать шлифовальная машина. Или в другой, «Элитные гробы недорого», разгорался нешуточный торг.

И на самом кладбище тоже шла своя торговля. В отличие от Алайского, торговали тут только одним товаром: вечностью. Хотя хоронили мало, в основном дохоранивали. Но и этот тихий и мрачный бизнес был довольно прибыльным.

Так он проучился год здесь, окончательно пережив конец истории. Дальше истории уже не было, были нагретые солнцем надгробья, деревья и небо. Самый спокойный, самый черный год его жизни. Год черного, спокойного траура; темных одежд, автобусов с черной полосой, въезжавших в металлические ворота (еще один звук). Да и сам год был годом Черной Курицы. Нет, он больше не верил в весь этот китайский астрологический зверинец. Но сказку «Черная курица» помнил. «Черная курица, или Подземные жители». Так он прожил год среди здешних подземных жителей. А потом ушел.

Теперь (пожалуйста, крупным планом) он сидит в зале эрфуртской ратуши, рядом с ним женщина с сумкой в руках, а в зал вводят экскурсантов. «I got you babe», поет у кого-то из штанов, «I got you babe»…

120

Итак, они входили в зал. Задирали головы и оглядывали потолок. Потолок был действительно великолепен.

Первым вошел экскурсовод с тонкими, как у кузнечика, ногами.

Сожженный смотрел на них и ожидал, что сейчас их выгонят. Всё-таки суд. Или нет? За столом, накрытым парчой, сидит Инквизитор; у него спокойное, немного уставшее лицо. Рядом еще двое в штатском; перекладывают бумаги и беседуют. Судя по отсутствию пустых мест за столом, все в сборе. Вот один в штатском пробует микрофоны (зажигается и гаснет красный огонек), хотя акустика в зале и так отличная.

Да, эту экскурсию (он вспомнил) он придумал сам. Когда лежал в собачьем подвале, натянув на голову одеяло. Но придумал ее (как теперь вспоминает) – по-другому… Экскурсантами должны были быть те, о ком он думал в те подвальные дни. Да, он лежал под одеялом и видел, как они заходят в зал суда, один за другим. Вначале его родители (мать постарела, но держится молодцом), потом его любовь с ведром и шваброй, потом постаревшая, ярко накрашенная соседская девочка, ужаленная скорпионом… Доктор Фауст, о чем-то беседующий с Лютером… Потом… А экскурсоводом должен был быть он сам. А не этот на длинных кузнечьих лапках; кажется, сейчас оттолкнется и окажется на этом роскошном потолке. И замрет, темнея агатовым глазом.

– Так, все зашли?

Да, все. Обычные самаркандцы, каким-то туристическим ветром сюда задутые. Этих людей он до сих пор не знал. Их не было в его пространстве, в сферическом поле его головы. Как будто кто-то пиратским способом подсоединился туда и набросал цифрового мусора. Но это был не мусор, это были живые люди, с мыслями и инстинктами. Это были самаркандцы, которых он просто не знал. Они глядели на картины, потолок, кто-то уже снимал… Люди за парчовым столом продолжали шуршать бумагами. Инквизитор обменялся с экскурсоводом взглядом.

– Все зашли? – снова спросил экскурсовод. – Итак, мы находимся в главном зале эрфуртской ратуши, в зале для торжеств.

И снова слегка присел. Точно, сейчас подпрыгнет. Тяжело жить с такими беспокойными ногами.

– Обратите внимание на стены. На них изображена вся история Эрфурта.

Экскурсанты послушно перевели взгляд на стены.

– Вот святой Бонифаций… нет, это не женщина, это просто такой костюм, ряса.

«Халат», – подсказывает кто-то.

– Да… христианский халат. Он срубил дуб. Бонифаций…

Начинается фотосессия. Кто-то, обнявшись, делает селфи. Словно всю жизнь мечтал сняться на фоне святого Бонифация и срубленного им дуба.

– Видите пень? Он срубил дуб, которому поклонялись язычники. Это понятно?

«Понятно… У нас тоже рубят. На стол-стул. На дрова. Шашлык готовить надо… Жалко рубить природу, а что делать…»

«Не, сейчас так уже не рубят. Сейчас штрафы…»

«Тоже рубят. Только теперь надо с мозгами…»

На фоне святого Бонифация, стоящего рядом с огромным, как пивная бочка, пнем, возникает дискуссия. Кто-то – за деревья и экологию, кто-то – за развитие шашлычного бизнеса, а экология пусть немного потерпит.

Экскурсовод, подергав ногами, призывает всех к тишине.

– А это, на коне, святой Мартин Турский… А этот голый человек… Пожалуйста, тише! Этот голый человек внизу – нищий. Святой Мартин раздевается, снимает с себя плащ и отдает ему.

«Лучше б сто грамм ему налил!» – предлагает кто-то.

– А вот рядом со святым Мартином, на лошади, святая Елизавета Тюрингская… – экскурсовод гневно откашливается. – Она известна тем, что…

«Это его жена?»

– Нет… Она была женой Людвига Тюрингского.

«А почему без мужа… а с этим, который раздевается…»

– Не раздевается, просто снимает плащ. Они рядом, потому что они святые покровители Тюрингии. Эрфурт – в Тюрингии.

«Понятно… Покровители… А это кто? Их дети?»

Экскурсовод возводит агатовые глаза к потолку, потом глядит на парчовый стол. Инквизитор пожимает плечами.