Катехон

В этом трактате будет всё. Этот город, эти купола, этот ангел с детско-старческим лицом. И еще две нью-йоркские башни. Они изображены на заднем плане.

Господа экскурсанты, не шумите. Вы сами отнимаете у себя время обеда.

Откуда в его голове тогда возникли эти башни?

В тот год он купил себе компьютер.

Потратил деньги, накопленные на операцию. Не все, конечно. Стал входить в интернет. Тогда это было глотком воздуха (теперь – углекислого газа).

А родителей интересовала только операция.

Это было время конца тысячелетия. История кончилась. Все чего-то ждали.

Он тогда думал о другой операции. Точнее – операциях. По ночам он писал трактат. В окне мертвым светом сиял Регистан; он вставал и задергивал занавеску.

Иногда появлялся отец, в пижаме, с кружкой воды. Смотрел на компьютер, на задернутую занавеску, сквозь которую пробивался свет. «Ложись уже».

А он думал о конце истории. И когда сидел за столом, слушая звуки отца в ночной квартире. И когда стоял в Покровском храме и рядом шла исповедь. Что такое нью-йоркские башни? Символ.

Символ последнего исторического периода, последнего рывка. Последнего желания Америки быть исторической страной.

Сами по себе, вне истории, эти башни бессмысленны. Как бессмысленны сталинские высотки, протыкающие пустоту своими закопченными шпилями. Можно было построить несколько зданий, поменьше и поудобнее. Можно было? Нет. Похоть истории. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя.

То же – и с нью-йоркскими башнями. Построим башню, сделаем имя.

В 1941-м, вступив после Пёрл-Харбора во Вторую мировую войну, американцы наконец стали всемирно-историческим народом. Через два года, в 1943-м, было решено строить в Нью-Йорке Всемирный торговый центр.

Постепенно возникла идея не одной башни, а двух. Логично. Две атомные бомбы, сброшенные на Японию. В результате чего всемирно-исторический период для Японии завершился. Начался всемирно-экономический, но это уже другое. А всемирно-исторический дух, почти по Гегелю, перелетел через океан к Штатам. Две бомбы. Две башни. Главным архитектором Всемирного торгового центра был избран американский японец Минору Ямасаки.

Почему бы нет? Сталинские высотки, выстроенные после войны с Германией, тоже красовались шпилями: нетипичными для московской архитектуры, зато очень типичными для немецкой. Одним из главных их архитекторов был Владимир Гельфрейх, обрусевший немец.

Но он отвлекся. Да, он часто отвлекается. Хочется спать. Он не человек ночи, он человек дня. Но днем невозможно думать и писать. Днем квартира заполнена родителями, их шагами, их дыханием. Их шумной заботой. Поэтому ночь. Он идет на кухню варить кофе. Шаг, шаг, еще шаг… И засыпает на табуретке, рядом с чашкой.

Эти две башни должны быть взорваны, успевает он подумать, прежде чем заснуть. Чья это была мысль? Его? Или мысль кухни? Мысль города? Покажите еще раз его лицо.

Тело в темноте продолжает жить и мыслить. Тяжело бьется сердце, полусогнутая нога слегка дергается.

Башни-близнецы были построены в 1973 году.

Год, ставший началом конца истории. В конце 1973 года разразился нефтяной кризис, незападные страны впервые решились диктовать свою волю Западу. На всемирно-историческую сцену входил не новый всемирно-исторический народ – а народ, выпавший из истории и никакой истории не желавший. Диктовавший Западу цены на нефть. Пугавший Запад терактами.

В том же 1973-м арабские террористы захватили два самолета в аэропорту Рима. Один взорвали, другой угнали в Кувейт.

Теперь эти башни будут взорваны. Да, эти башни. Да.

«Мы переходим к новому, постисторическому существованию, – напишет он. – Это будет не демократия. Забудьте. И не аристократия. Забудьте. И не олигархия. И не один из видов власти, описанных Платоном. Это будет террократия. Власть, основанная на безотчетном страхе. Первым ее этапом будет страх перед терактами».

В феврале 1999 года прогремели взрывы в Ташкенте. Было взорвано здание Кабинета министров. Он не был в этот момент в Ташкенте; ему рассказывали.

В сентябре 1999-го произошли взрывы в Москве. Впервые за несколько месяцев он смотрел телевизор. Мать что-то говорила, он помнит ее лицо. Звук ее голоса, ложившийся поверх голоса диктора. Что она говорила, не помнил. Речь ее обвалилась, как кусок того дома. Только мелкая пыль из звуков.

«Иди, искупайся», – сказала она, не отрывая глаз от экрана. Эта фраза вошла в его слабоосвещенную память и осталась в ней. Он досмотрел новости и пошел в ванную, стягивая с себя на ходу одежду. Ему казалось, она пахнет кровью.

Он ждал третьего взрыва, в Нью-Йорке. Да, Всемирный торговый центр, две башни. Их ведь уже пытались взорвать. Да, в том самом 1993-м, году книги Фукуямы и «Дня сурка». Но тогда башни устояли. Время истории закончилось. Но время террократии еще не наступило.

Башни должны быть разрушены самолетами, думал он. Раз постройка башен совпала с угоном самолетов в 1973-м.