Катехон

– Самарканда, – подсказывает Славянин. – Самар-канда.

– Даже с небольшим экскурсионным обслуживанием.

– Так идет веселый Дидель, – хрипло напевает Сожженный.

– А всё-таки интересно, господин… господин Ильин, почему вы в качестве последнего желания выбрали именно эту… экскурсию.

Это слова Турка. Он вообще оказался очень разговорчивым, кто бы мог подумать. И ресницы у него не такие уж длинные.

– Вы можете, конечно, не отвечать. – Турок идет впереди, то и дело оборачиваясь. – Это ваше право.

Славянин – чуть позади. Зачем они так идут? Чтобы он не сбежал, наверное. А где наша серо-желтая фрау Фрау? За Славянином. Да, вон ее куртка. Ей тяжело, лицо покраснело. Сказать этим, чтобы остановились, подождали. У них еще бездна времени.

– Не надо, – говорит фрау Фрау, заметив, что они остановились. – Я в порядке.

И тяжело дышит. Может даже, это та же самая, которая встретила его тогда на вокзале. В памяти задержалось потное деловое рукопожатие.

Они идут дальше. Впереди Турок со своими вопросами, следом – он, за ним – Славянин со своей улыбкой; замыкает шествие… надо всё-таки спросить, как ее зовут. Пыхтит, курточку расстегнула, жарко. Зачем пошла? Тоже – охранять, чтоб не сбежал?

Он поднимает голову и щурится. Сколько еще до вершины? Кажется, ему тоже не хватает воздуха. Внизу вулкан казался не таким высоким.

– Но я хотел бы всё же обратить внимание, – снова включается Турок, – что вы здесь среди друзей. Даже больше, чем друзей.

Делает паузу, которую в плохих романах называют «многозначительной». Хорошо, пусть будет «многозначительной». «Многозначительная пауза». «Поцелуй облака». Пусть сегодня всё будет как в плохих романах, он согласен.

– К тому же, – продолжает Турок, – ваши слова не будут занесены ни в какие документы. Приговор уже вынесен, так что…

Снова замолкает, к «многозначительной паузе» добавляется «многозначительный взгляд». О котором можно лишь догадываться: Турок нацепил солнцезащитные очки. Солнце пока скрыто. Хотя нет, вот появилось… Снова ушло.

– Если вам так хотелось горную экскурсию… – Голос Турка звучит низко и хрипло; видно, он сам устал от своей болтовни. – Мы могли бы подняться на Галгенберг.

Снова пауза. Уже не «многозначительная». Просто запыхался. И Славянин тоже сопит сзади.

– Галгенберг – это в самом Эрфурте, – говорит Турок. – Невысокая приятная гора. Совершенно безопасная. Вы ведь не бывали на Галгенберге? – Ждет, потом сам отвечает, на одном хрипе: – Не бывали. Вот видите. Историческая гора. Связана с «Великим годом» Эрфурта, тысяча пятьсот девятым. На ней повесили Кельнера… Вы слышали о Кельнере? Был правителем Эрфурта.

– Экономьте дыхание, – подает голос Славянин.

Турок замолкает. То ли последовав совету, то ли обидевшись. За темными очками не разглядишь; да и не очень интересно, что у него там… Слизь, жир, нервные окончания. Еще ресницы: омертвевший белок.

– У города был огромный долг. – Турок перестает обижаться, а может, и не обижался, а просто раздумывал. – Городской совет наделал огромных долгов, и этот Кельнер… Генрих Кельнер… если не хотите, можете не слушать.

– Почему же, нам интересно. – Это уже голос фрау Фрау. – Это – история.

Снова идут молча. Только хруст камней и постукивание альпенштоков. Сожженный разглядывает спину Турка с надписью «Wir sind ein Volk»[20]; из «Volk» торчат нитки.

– Когда его стали обвинять, – Турку всё-таки хочется рассказать, – знаете, что он ответил? Его спросили, почему он не согласовал это с общиной города. Он сказал, что согласовал. Тогда его спросили – потому что он, конечно, ни с кем ничего не согласовывал, – что, по его мнению, есть община. Он ткнул пальцем себя в грудь и крикнул: «Вот – община!»

– Может, действительно спустимся? – Славянин останавливается. – Еще этот чертов туман… Ладно, идемте. Кажется, уже недалеко.

– Его повесили прямо там, на Галгенберге. – Турок тоже останавливается. – Да, раз уже столько прошли, надо дойти… Палача для него, для Кельнера, так и не нашли. Хороший палач всегда на вес золота; города переманивали их друг у друга… Да нет, вы не волнуйтесь, с этим завтра всё будет нормально… – смотрит на Сожженного.

Сожженный слегка улыбается.

Подошедшая фрау Фрау тоже улыбается и тяжело дышит.

– Заканчиваю, – говорит Турок. – Его повесил вор, за тринадцать гульденов. Этого вора Кельнер когда-то спас от виселицы в Арнштадте, заплатив за него тридцать шесть грошей… В Эрфурте, кстати, сейчас отличная погода. Ветер юго-западный, один и четыре метра в секунду. И никакого тумана!

Со спины к Турку подходит фрау Фрау и что-то ему говорит. Успокаивающее. Одновременно приободряющее. Хотя у самой лицо слегка серое. Или это из-за тумана?

У Турка под носом появляется капля крови. Покачавшись, падает на куртку. Появляется следующая и тоже свисает.

– У меня кровь, – говорит Турок. – Есть у кого-нибудь салфетка?

– Сейчас дам. – Фрау Фрау роется в рюкзаке. – Запрокиньте пока голову.

Турок поднимает подбородок. Шея у него в такой же щетине, как и щеки.

Славянин отходит и закуривает.