Катя

Я еще раз глянула на себя в зеркало. Мне понравилось та, что на меня смотрела. Все же я удивительно хороша. И совсем не скажешь, сколько мне лет. Можно подумать, что тридцать, а можно — больше. Но мне много больше. Ладно, главное не паспорт, а то, как я себя чувствую. Я снова расчесала волосы и собрала их заколкой. Подкрасила губы блеском, поправила платок на шее, затем подумала, что сейчас он мне не нужен и сняла его. Расстегнула пару пуговиц нежно-голубой блузки. Вот так-то лучше. Взяла сумочку, пальто и вышла из кабинета.

В приемной мне пришлось немного подождать, у директора был посетитель. Мы перекинулись парой слов с Галиной, она заметила, что я очень хорошо и молодо выгляжу, пришлось ответить ей тем же. Затем посетители ушли и я оказалась в Его объятиях. Он целовал мою шею, посасывал мочку уха, играя с сережкой. По спине бегали мурашки. Я таяла и уже сама расстегивала непослушные пуговицы его рубашки. Все случилось у него в кабинете. Затем он зарылся носом в мои волосы, крепко прижимал меня к себе и продолжал целовать. Шевелиться не хотелось. Как я любила такие моменты, с оттенком послевкусия, с еще пробегающими по телу разрядами страсти…

— Домой не пойдем? — спросил меня мой мужчина.

— М-м-м! — только и произнесла я.

— Не хочешь шевелиться?

— Нет, Саша, когда я с тобой, я хочу врасти в тебя.

— Извращенка — он смеялся. — Сегодня я с тобой. Я так скучаю по тебе, Катя.

— Саш, я жалею, что не вышла за тебя.

— Сейчас не время, родная. Ты же понимаешь, я должен позаботиться о Любе. Хочу я или не хочу, но я должен. У нее какие-то проблемы. Мальчик вроде завелся, но мы никогда не были близки, и она молчит. Правда, курить бросила, уже радость. Я иногда Тамару в ней вижу и аж тошнит. Вот не видела она ее никогда и молоко ее не пробовала, а манеры, взгляд, вот Томка и все. Катя, я к вам с сыном хочу, чтобы все, как раньше. Только не говори, что ты сможешь справиться со взрослой испорченной девчонкой. И я никогда, никогда не позволю ей влиять на Сашеньку. Лучше ему не знать о ее существовании и не коснуться ее грязи. Она шлюха и дрянь, как и ее мать.

— Прекрати, Саша, — я потерлась щекой о его грудь. — Не переноси свой негатив с Тамары на дочь.

— Мне тяжело, Катя, она так на нее похожа, только тощая.

— Ну, умница она в тебя.

— Умница? Где? Она курит и теперь еще этот парень.

— Ты уверен?

— В том, что курит — да. А насчет парня тоже видно, пойми, видно. Она женщина. Я узнавал в институте, там у нее никого, говорят — дикая. Но я уверен, что кто-то есть, и она влюблена. Катя, она еще не дай бог в подоле принесет. Ты пойми, я двадцать лет жизни потратил на нее. Я похоронил открытие, за которое мог, нет, должен был получить Нобелевскую премию. Я от всего отказался ради нее и что я имею? Наркоманку и вторую шлюху? Что я должен сделать теперь? Испохабить жизнь нашему сыну? Показать ему пример для подражания? Ты говоришь, что я не люблю ее. Я люблю ее, Катя, но не могу простить, что она со мной сделала, с нами.

— Саша, кто сделал? Ты говоришь о Любе или о Тамаре? Да, ты можешь ненавидеть Тамару, но причем Люба? Какие у тебя претензии к девочке? Ты винишь ее в смерти матери? В том, что ты не опубликовал свои работы? В чем ты обвиняешь ее конкретно? Почему ты лишаешь ее поддержки отца? Подумай, у нее кроме тебя никого нет. Саша, она должна знать, что ты ее отец всегда, чтобы не случилось, что ты ее родитель, ее тыл, ее поддержка, ее всё. Ты говоришь, о двадцати годах жизни. Но Любе всего семнадцать. Она нужна нам. Тебе, мне, Сашеньке. Ведь мы ее семья. Или мы с сыном не твоя семья, Саша?

— Вот только не говори глупости. Катя, ты не захотела оформить отношения раньше, а сейчас не время, пойми. Дай мне разобраться с Любой, дай поставить ее на ноги, чтобы я мог быть только с вами. Пойдем домой, любимая. Нас сын ждет.

И мы пошли. Он шел ко мне, мы его семья. Вот чем я жила в тот момент. Мы больше не говорили о важном, купили шоколад для Саши. Он просто обожал огромные конфеты «Гулливер». Восхищался тем, что он еще маленький, а ест самые огромные конфеты. Шоколад дома был всегда, и Александр Валерьевич, утверждал, что ребенка, если он здоров, нельзя ограничивать в шоколаде. Моя мама же утверждала, что больше одной конфеты съедать не желательно, от конфет портятся зубы и развивается диабет. А если моя мама так считала, то с ней не мог спорить ни один академик. Даже если речь шла о его собственном сыне. Вообще у мамы на Сашеньку были свои взгляды и свои только ей одной ведомые права, причем собственности. Понятие ЕЁ внук, стояло несравненно выше, чем НАШ сын. Сейчас она будет ворчать, что всю конфету сразу есть нельзя, а Александр Валерьевич обязательно спрячет от нее несколько штук и отдаст сыну так, чтобы бабушка не видела.

Мы поднимались по лестнице, останавливались, как подростки, между этажами и целовались. У нас ушла целая вечность, пока мы добрались до нашей квартиры.

— Здравствуйте, Александр Валерьевич, — сказала мама.

Мой маленький мальчик подбежал к отцу, тот подхватил его на руки. И тот сразу затараторил: