Каторга

  — Жри давай, туловище, — сказал Дед со злостью. — Жри, идиот, а то сдохнешь до ужина. — Он посмотрел на Умника, плюнул, отвернулся и принялся за свою похлебку.

  Умник вроде бы очнулся, зашевелился, закопошился и тоже застучал ложкой. Он съел полтарелки и вдруг задумался.

  — Невкусно? — Лысый хихикнул. — Другого здесь нет, не было, и не будет.

  — Да нет, — отозвался Умник вдруг тихим и ясным голосом. — Вообще здесь очень красиво вокруг. За зоной. Просто невероятно как. Я такого неба не видел нигде.

  Лысый с Дедом вздрогнули и переглянулись.

  — А какое такое небо ты еще видел? И где это, интересно?

  — Не знаю. Но не видел. А горы! Абсолютная красота. Критерий. К северу, там, на плато, такие интересные камни... И воздух, наверно, там тоже необыкновенный... За зоной, я имею в виду.

  Лысый с Дедом молчали. Наконец Дед хмыкнул, качнув головой, и обратился к тарелке.

  — И какие же это там интересные камни? — Лысый скривился в вопросительной ухмылке. — И что же в камнях может быть интересного? — Он пнул обломок породы.

  — Все каждый день ходят мимо, и всем хоть бы хны. — Умник опустил глаза в миску и стал доедать похлебку.

  — Случай, конечно, тяжелый, — пробубнил Дед в тарелку, не поднимая глаз. — Но ничего, ничего... Скоро совсем полегчает. Еще постучит тут по камням, и совсем полегчает.

  Обед закончился, и снова обрушился адский грохот, и едкая пыль столбами пошла по забою, и ничего не было видно, и только сыпалось крошево камня, и бился в руках отбойник, и руки уже омертвели, и сердце выскакивало из горла. Мимо несколько раз проходили дежурные, но Умник стоял и работал, и даже ни разу не уронил отбойник. И дежурные уходили снова, и потом возвращались, и снова смотрели, и уходили снова, и так продолжалось, и продолжалось, пока наконец не сообщили, что на сегодня работе конец, и пора возвращаться в бараки.

  И они вернулись наверх, и стояли под душем, сдирая с кожи каменную коросту, харкали, плевались, сморкались и матерились, и вот, наконец, вышли на улицу и зашагали к баракам вдоль электрического забора, за которым вдалеке высились угрюмые горы. Они дошли до бараков, и уже собирались войти, как вдруг из толпы к Умнику подбежал худой длинный жлоб с пятнистым лицом. За ним семенили шестерки и несмело хихикали.

  — Вот этот? — прохрипел жлоб, схватив Умника за воротник так, что тот поперхнулся.

  — Ага, Засранец, ага! Он самый, Засранец, как раз! Он, подлая жаба, он!

  — Засранец, что за проблема? — Лысый выступил чуть вперед. — Оставь его. Новенький, еще не ворвался.

  — Интересно, хи-хи, что ж тут врываться? Не вижу, Лысый, во что тут врываться? Гадить-то все умеют, засранцы, это нам из башки не стирают. — Засранец встряхнул Умника снова. — Чем же тебе, мой хороший, мы так не понравились? Что же ты вдруг не стал с нами гадить? Засранец ты долбаный?

  — Я не стал гадить не с вами, а там, где вы гадите. — Умник сжал челюсти.

  — И почему же так, мой хороший? Чем же тебе так не понравилось там, где мы гадим, все?

  — Мне не понравилось, что вы, все, гадите прямо под окнами. Я не хочу срать там же, где сплю.

  — Ага... — Засранец мерзко ухмыльнулся и еще сильнее стянул Умнику воротник. — Значит, мы все такие гадкие, такие сволочи, и ты один вдруг нашелся хороший и правильный? Такой, на тебе, чистенький?

  — Я этого не говорил, — просипел Умник. — Просто я не хочу срать под своими же окнами. Все. Где срете вы, дело ваше. А я под своими же окнами срать не хочу. Мне не нравится.

  — Засранец. — Дед осторожно тронул жлоба. — Оставь новенького в покое. Его только сегодня присунули. Еще не ворвался.

  — Ну вот и ворвется, гаденыш. Если вы объяснить еще не успели, я как раз объясню. А ну-ка, — Засранец снова встряхнул Умника, — снимай штаны, мой хороший. Снимай штаны и садись, засранец ты долбаный.

  — В смысле? — просипел Умник.

  — Садись и испражняйся! Прямо здесь, прямо под окнами! — Шестерки за спиной Засранца захихикали и закривлялись. — Где ваши окна, Лысый, вот эти? А ну-ка...

  Засранец проволок Умника по дерьму и швырнул под окна барака. Умник упал лицом и руками в дрянь, испражнения, плевки и окурки, попытался подняться, но после ужасного дня в забое сил у него не осталось, и он бессильно повис на локтях.

  — Устал, даже сесть не можешь? Давай я тебе помогу, бедненький. — Засранец вздернул Умника за воротник. — Сри, засранец ты долбаный!

  — Отстань, — просипел Умник. — Я не буду гадить у себя под окнами.

  — Значит, не будешь? — Издевательский тон Засранца вдруг стал зловещим. — Не будешь, значит, срать у себя под окнами? Засранец ты долбаный?

  — Засранец, — произнес Дед спокойно, — он убогий, больной. Вообще, еще совсем не очухался. Он бракованный, не трогай его. Ты знаешь, иногда это бывает.

  — И что? — Жлоб обернулся к Деду, сощурившись. — Ты, значит, предлагаешь, чтобы среди нас заводилась всякая тля, да еще больная, как ты говоришь? А лечить его кто будет, ты? — Он обернулся к Умнику, который сидел на корточках и смотрел в сторону. — Спрашиваю в последний раз. Ты будешь здесь гадить?

  — Нет.