Каторга

  — Так вот и я про это же. Поэтому куда-нибудь сваливать смысла нет. — Умник усмехнулся. — Я тебе говорю, мне интересно только одно. Если я сюда попал, за что я сюда попал. Где я был раньше, кто я был раньше, и что я такого наделал. За что я должен терпеть эту пытку. — Умник хмыкнул, потрогал повязку, оглядел кровь на пальцах.

  Лысый долго не отвечал. Умник уже улегся и тоже завернулся в вонючее одеяло, когда Лысый, наконец, отозвался.

  — Слушай, ты ничего сам не путаешь?.. Как же так? Мы тут топчемся, срем, подсираем, мочим и дрючим, а тут же вот на тебе... Ты уверен? Ты ничего сам не путаешь?

  — Лысый. — Умник высунул из-под одеяла нос. — Я стараюсь тратить время немножко на другие вещи. Я поставил перед собой определенную цель, и ее добиваюсь. Никакой логической схемы у меня нет, и быть не может. Мы ведь как дети здесь, новорожденные, или хуже. Как какая-нибудь программа, которую написали, и она работает, и не знает, кто ее написал, и зачем. Работает, и все, ничего ей больше не надо, и знать она больше ничего не знает, а только тот алгоритм, по которому ее написали.

  — Ха-ха, — осклабился Лысый. — Про программы это ты здорово... Не знаю насчет алгоритма, но тот кто писал последний урод.

  — Я тоже так думаю. Хотя хрен его знает, Лысый. Откуда нам знать, что ему надо, в действительности?

  — Ага, ага, — хихикнул Лысый, снова заворачиваясь в одеяло. — И ты, как самый тут умный, решил до этого докопаться.

  Умник чуть помолчал.

  — Знаешь, вообще-то... Если так разобраться, то тот, кто нас написал, не такой уж и полный урод. Он нас наплодил, конечно, чересчур много, это явно, уродов и подлых сук. Может быть, ему нужно какое-нибудь конкретное, конечное количество? Интересно, какой же тогда у него КПД? Вообще никакой. И вот что еще интересно, мы все настроены каким-то одинаковым образом, но эти настройки, как бы «по умолчанию». То есть, можно себя перенастроить, установить для общих свойств собственные значения, ну и так далее... Кое-что включить, кое-что, может быть, выключить... И из стандартной машины, настроенной на все возможные случаи, сделать хорошую вещь.

  Лысый долго молчал.

  — Да... Не знаю, что и сказать. Мозги тебе, я это вижу совершенно ясно, промыли из рук вон как плохо. Откуда ты все это знаешь?

  — Наверно. Откуда еще?

  — Наверно... Наверно, тебе действительно интересно, откуда ты здесь взялся... Что говорится, умом, хм, тебя понять я могу, но, хм, не сердцем... Наверно, тебе действительно интересно, похоже, что так... Слушай. — Лысый снова уселся на нарах. — А может быть, ты и знаешь, как можно себя перенастроить? Чтобы все было, как ты говоришь, как надо?

  — Я подумаю. Наверняка это несложно. Конечно это не сложно, это, наверно, просто до отвращения. Иначе это бы не работало. Ну что, идешь завтра со мной?

  — Куда? — испугался Лысый.

  — Как куда? В люк, разумеется.

  — Эге... Не знаю... Хм... Там что... На самом деле нет никого?

  — А кто там должен быть? В зоне, это я уже и сам точно знаю, кроме нас, каторжных, нет вообще никого и вообще ничего. Поэтому здесь, вообще-то, можно делать все, что хочешь...

  — И получать в голову, хи-хи, — осклабился Лысый.

  — Ну да. — Умник потрогал повязку. — Издержки, конечно, бывают. Но это тоже закон, и закон фундаментальный.

  Лысый улегся, устроился в вонючей постели, долго молчал.

  — Вот что бывает, когда технология дает сбой, — вздохнул наконец он. — Несчастное ты, Умник, туловище. Я уверен, ты не успеешь узнать даже откуда ты просто взялся. Твои издержки тебя угробят.

  — Не угробят. Я докопаюсь до этого дурацкого закона, и буду действовать по нему. И не угробят.

  — И как же ты до него докопаешься?

  — Не знаю пока еще. Но докопаюсь.

  — Знаешь, что? Мы с Дедом, странное дело, к тебе привязались, и хотим тебе только добра. Мы тебя убьем.

  — Ладно. Только после того, как все разузнаю. Ну так ты идешь со мной завтра?

  — Нет. Не знаю. Пошел вон, Умник! Спи, идиот. Завтра в забой.

  

  

  Хотя Умник был только несколько дней на ногах, в забое держался более-менее бодро. Он не упал ни разу, и только пару раз уронил отбойник, и так, что дежурные ничего не заметили. Он точно так же как все покрылся серой коростой, и вдобавок старался держаться в тени, и определить его было трудно.

  — Ты, Умник, просто красавец, — орал иногда Дед ему в ухо. — Как будто всю жизнь тут прогнулся.

  — Так я и гнусь здесь всю жизнь, — отвечал Умник с усмешкой.

  — Ладно, Умник, не умничай... Откуда у тебя силы берутся, мне интересно? Ведь на ногах еле стоишь.

  — Мне тоже кое-что интересно, вот и берутся.